Главная Истории от Олеся Бузины Истории от Олеся Бузины: Гоголь. Поединок с Чертом

Истории от Олеся Бузины: Гоголь. Поединок с Чертом

Гоголь и Булгаков — два самых христианских писателя в нашей литературе. По стечению обстоятельств, которое не может, на мой взгляд, быть случайным, оба были потомками священнослужителей.

Мир Гоголя невозможно понять без учета его глубокой религиозности. Он родился в богобоязненной семье. Его первыми точно установленными предками были православные священники Яновские. Полная фамилия писателя — Гоголь-Яновский. Дворянство получил только дед писателя — Афанасий Демьянович (или Дамианович, как он любил себя высокопарно называть). Он дослужился при Екатерине II до майора и вместе с офицерским чином прибавил к своей поповской фамилии прозвище Гоголь.

В это время верхушка малороссийского общества была озабочена поиском благородных корней. Тщеславный Афанасий Дамианович претендовал на происхождение не от кого-нибудь, а от знаменитого полковника Гоголя, жившего во времена самого Хмельницкого! Правда, он не помнил, как точно звали предка, якобы получившего еще при короле Яне-Казимире шляхетство: Остап или Андрей? И в претензиях на дворянство склонялся ко второй версии.

Специалисты по генеалогии еще в XIX веке разоблачили его наивную ложь. Пантелеймон Кулиш, написавший первую биографию знаменитого писателя, справедливо подметил, что никакой Андрей Гоголь в 1674 г. не мог получить от Яна-Казимира шляхетство, как утверждал Афанасий Дамианович, так как этот король… отрекся от престола еще за шесть лет до этого.

Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский, отец писателя
Василий Афанасьевич Гоголь-Яновский, отец писателя

Да и вообще "полковника Андрея Гоголя" не существовало в природе! Как выяснил тот же дотошный Кулиш, "ни в одном известном документе не встретилось не только полковника Андрея Гоголя, но и никакого другого полковника, кроме Остапа". Вот тот действительно существовал. Но отношения к предкам Николая Васильевича не имел.

Окончательно точку в вопросе поставила в 1902 г. газета "Полтавские губернские ведомости". Как раз к 100-летнему юбилею автора "Мертвых душ". Разобрав церковные архивы, она выяснила, что первым точно установленным пращуром писателя был некий Иван Яковлевич. Он бежал с Правобережной Украины, все еще принадлежавшей Польше, на русский берег Днепра и был назначен священником в Троицкой церкви города Лубны. От его имени Иван (на польский манер Ян) предки Николая Васильевича и прозвались Яновскими. Все они по наследству служили священниками, вплоть до гордого Афанасия Дамиановича, тоже окончившего семинарию, но выбравшего светскую карьеру.

Этот Афанасий, по-видимому, был настоящим хватом. Он преподавал иностранные языки детям соседних помещиков и похитил прямо из родительского дома свою ученицу Татьяну — дочь местного "олигарха" Семена Лизогуба, внука самого гетмана Скоропадского. А потом тайно обвенчался с ней, вытребовав приданое и сделав неплохую по местным меркам карьеру. Результатом ее и стало дворянство, фальшивая родословная и звучная двойная фамилия Гоголь-Яновский.

Историю этой женитьбы Николай Гоголь использовал в повести "Старосветские помещики", герой которой Афанасий Иванович (даже имя-отчество его только слегка изменено) служил некогда секунд-майором, "был молодцом" и "даже увез довольно ловко Пульхерию Ивановну, которую родственники не хотели отдать за него". Между прочим, Васильевка — имение родителей Гоголя, в котором он вырос, это бабушкино приданое. Предприимчивый женишок получил его от Лизогубов в довесок к украденной Тане.

Мария Ивановна Гоголь — мать знаменитого сына
Мария Ивановна Гоголь — мать знаменитого сына

Две унаследованные от предков струи переплетались в душе Николая Васильевича. Струя авантюрная, мирская, проявившаяся в деде-угонщике. И духовная, идущая от поколений православных священников. На протяжении всей жизни Гоголь боролся с чертями вокруг себя и бесами в себе. Он усмирял плоть, совершал паломничество к Гробу Господню, не обзаводился материальной собственностью, а тратил деньги на путешествия или помощь ближним.

Ужасающие чудовища приходили ему, становясь образами "Вия" и "Страшной мести". Мертвецы вставали из гробов в его голове. Пролитая веками в Украине кровь стекала страницами "Тараса Бульбы", предостерегая о грядущих кровопролитиях. Он мерил себя слишком строгими категориями, которые пока не доступны большинству из нас, и приходил в отчаяние, что не может соответствовать своему идеалу. Главным вопросом для него было спасение души.

В молодости Гоголь верил, что черта можно оседлать, как это сделал кузнец Вакула в "Ночи перед Рождеством", чтобы сгонять на нем в Петербург и раздобыть черевички для Оксаны. Он и сам отправился в город на Неве, бросив своей знакомой: "Прощайте, Софья Васильевна! Вы, конечно, или ничего обо мне не услышите, или услышите что-нибудь весьма хорошее".

Им двигало тщеславие. Он жаждал мирского признания, еще не подозревая, каким тягостным оно будет. В то время он даже внешне больше всего походил на своего Хлестакова. Очевидцы описывают еще нехрестоматийного безусого Гоголя в 27 лет, когда он появлялся на первых репетициях "Ревизора": "Зеленый фрак с длинными фалдами и мелкими перламутровыми пуговицами, коричневые брюки и высокая шляпа-цилиндр, которую Гоголь то порывисто снимал, запуская пальцы в свой тупей, то вертел в руках, все это придавало его фигуре нечто карикатурное".

Тупей — это клок взбитых волос. Очень модная тогда прическа. Гоголь был франт, как и его герой. Незадолго до этого он изведал свою первую петербургскую любовь — загадочное романтическое увлечение. От переживаний юный писатель сбежал на пароходе в Германию, растратив на вояж все деньги, которые мать выслала ему для уплаты процентов в банк по заложенному поместью. Вернувшись, Николай так расстроился, что отказался от своей доли наследства в родовой Васильевке. Предмет обожания в письме матери он описывал как божество, "облаченное слегка в человеческие страсти", и упомянул между прочим, что заболел от любви какой-то страшной болезнью.

Перепуганная родительница вообразила, что Никоша подцепил нечто венерическое, что привело Гоголя в ужас. "Как вы могли, маменька, — писал он, — подумать даже, что я — добыча разврата, что нахожусь на последней ступени унижения человечества! Наконец решились приписать мне болезнь, при мысли о которой всегда трепетали от ужаса даже самые мысли мои!"

Страшный суд. Эта религиозная тема всегда была близка
Гоголю
Страшный суд. Эта религиозная тема всегда была близка Гоголю

"И ЗА ТЫСЯЧУ ЗОЛОТЫХ НЕ ЗАХОЧУ ОСКОРОМИТЬСЯ"

Привыкнув к бесчисленным романам Пушкина, гусарскому разгулу Лермонтова, фразе Толстого о женщинах ("В молодости я был неутомим") и уже привыкая потихоньку к тому, что Шевченко захаживал в публичный дом, мы почему-то не хотим представить, что Гоголь на всю жизнь мог остаться девственником. А ведь так, скорее всего, и было.

Нервная натура автора "Ревизора" в реальности не шла дальше эротических фантазий. Он панически боялся борделя — единственного легального места, в которое в те пуританские времена, когда невесты выходили замуж нетронутыми, можно было сливать излишки сексуальной энергии. Отсутствие презерватива, еще не изобретенного, сулило большие неприятности от встречи с соблазнительными демоницами, населявшими этот антипод рая. Черт тут присутствовал убедительно и зримо. У молодого Гоголя хватало благоразумия избегать этого его воплощения.

"Вий". Из-за образа ожившей панночки Гоголя
даже обвиняли в некрофилии
"Вий". Из-за образа ожившей панночки Гоголя даже обвиняли в некрофилии

Гоголю пытались приписать некрофилию — эротическое влечение к мертвецам. И это на основании того, что в "Вие" он описал, как живую, панночку-ведьму в гробу. Мазохизм — потому что, видите ли, та же ведьма, только в виде старухи, оседлала философа Хому Брута, а он при этом испытывает "бесовски сладкое чувство". Даже — трансвестизм. Для этой догадки хватило всего одной сцены из "Бульбы" — той, где прекрасная полячка надела на голову Андрия "свою блистательную диадему, повесила на губы ему серьги и накинула на него кисейную прозрачную шемизетку".

По этой логике каждый писатель, талантливо изобразивший преступление, сам преступник. Но логика — хромая! Во всех подобных сценах есть только боязнь оказаться под женской властью. Как пишет Гоголь об Андрие в серьгах, "он представлял смешную фигуру". Как говорит гоголевский Хома Брут той же ведьме: "Нет, голубушка! Устарела".

В женщине писателя страшила именно способность превращаться из ангела в ведьму, из молодой красавицы — в уродливую старуху. От нее шла жизнь. И от нее же — смерть. Гоголь был не согласен с этим законом нашего демонического мира. Его герои-мужчины гибнут, теряют достоинство и честь, подчиняясь женщинам. И торжествуют, когда их превосходство отрицают. Торжествуют, начиная от комического проходимца Хлестакова, который соблазняет сразу и жену, и дочь городничего, заканчивая титаном Бульбой, живущим по принципу: "Не слушай, сынку, матери: она — баба, она ничего не знает".

В реальной же жизни у него не было романов. По крайней мере, явных. А если и были, то он очень хорошо умел их скрывать. Возможно, нам еще откроются тайны, не доступные сегодня.

"ИТАЛИЯ — РОСКОШНАЯ СТРАНА!"

Талант Гоголя так велик, что его постоянно хотят растащить по национальным квартиркам. В современной украинской школе его преподают как иностранного писателя. При этом сотни приспособленцев распускают наукообразные бредни, будто Гоголь только то и делал, что ненавидел Петербург и мечтал жить в Украине. Между тем первое напечатанное произведение Гоголя называется "Италия". Оно вышло в Петербурге в журнале с патриотическим названием "Сын Отечества", когда его автору было только двадцать.

Италия — роскошная страна!

По ней душа и стонет, и тоскует;

Она вся рай, вся радости полна,

И в ней любовь роскошная веснует.

Гоголь написал эти строки, еще не побывав в стране своей мечты. Но когда побывал, понял, что не ошибся. "Кто был в Италии, — писал он в 1837 году, — тот скажи "прости" другим землям. Кто был на небе, тот не захочет на Землю". Славословиями Италии переполнены гоголевские письма друзьям: "Мне казалось, что будто я увидел свою родину, в которой несколько лет не бывал я, а в которой жили только мои мысли. Но нет, это все не то: не свою родину, а родину души своей я увидел". Особенно ему нравился Рим. "Кто сильно вжился в жизнь римскую, — признавался Гоголь, — тому после Рима только Москва и может нравиться". Он даже называл итальянский язык вторым родным.

Зинаида Волконская
Зинаида Волконская

ДВА БЕСА В СУТАНАХ ОФИЦЕРСКОГО ЗВАНИЯ

Тут же его поджидало еще одно самое страшное искушение: два беса, принявших вид хитрых католических попиков.

В Риме жила княгиня Зинаида Волконская, принявшая католичество и поселившаяся за границей. Гоголь часто бывал у нее, как и многие другие русские путешественники. Она держала литературный салон. Среди постоянных посетителей его обнаружились два ксендза — Петр Семененко и Иероним Кайсевич. Оба в прошлом польские офицеры, участвовавшие в 1831 году в войне с Россией и разбитые победоносной армией гоголевского земляка фельдмаршала Паскевича. Теперь в эмиграции они надели вместо мундиров сутаны и занялись вербовкой неокрепших православных душ, склоняя их к переходу в католицизм и проповедуя презрение к России.

В Риме. Николай Васильевич часто читал
"Ревизор" землякам за границей
В Риме. Николай Васильевич часто читал "Ревизор" землякам за границей

Николай Васильевич сразу попал в круг внимания этих предприимчивых прелатов. "Познакомились с Гоголем, малороссом, даровитым великорусским писателем, который сразу выказал большую склонность к католицизму и к Польше", — отметил ксендз Кайсевич в дневнике. "Он молод, — вторил собрату о Гоголе Семененко, — если со временем глубже на него повлиять, то, может быть, он не окажется глух к истине и всею душою обратится к ней". На то же надеялась и княгиня Волконская. Тем более что автор "Вечеров" будто бы даже признался, что "польский язык ему кажется гораздо звучнее, чем русский". Так, по крайней мере, утверждали в один голос оба ксендза-офицера в письме своему собрату Богдану Яньскому.

Дурачил ли их Гоголь? Или, в самом деле, ступил одной ногой на ту дорожку, что погубила его Андрия? Возможно, и то, и другое. Но развязка последовала совершенно неожиданная.

На той же вилле Волконской в Риме умирал от туберкулеза друг Гоголя — молодой поэт граф Иосиф Виельгорский. За минуту до смерти княгиня попыталась притащить к нему католического священника, чтобы уговорить сменить веру. Гоголь самым решительным образом восстал против этого и привел для исповеди православного попа. Виельгорский умер в вере отцов, хотя истеричка-княгиня и вопила: "Я видела, что душа вышла из него католическая".

После этого Волконская возненавидела писателя и даже не хотела принимать его. Но Гоголь не унывал. Вместо одной души он спас две — свою и друга.

Черт и на сей раз был посрамлен. Пройдет время, и московский издатель Погодин запишет в дневнике о визите Гоголя: "Православие и самодержавие у меня в доме".

Олесь Бузина, 27 марта 2009 года

 

Powered by Web Agency
 

123

Disclaimer (письменный отказ от ответственности):
Редакция сайта BUZINA.ORG не несет ответственности за информацию, размещенную третьими лицами в комментариях, на форуме и блогах, а также может не разделять точку зрения авторов.

Наверх