9 марта: в день рождения Кобзаря вспомним, что он был удивительно незлобивым человеком.

На днях попалась мне на глаза забавная картинка — Шевченко в каске и бронежилете, "мобилизованный" каким-то сильно "сознательным" пропагандистом на нынешнюю омерзительную войну. Почему она для меня омерзительна? Да потому что не вижу я никакого смысла в том, чтобы люди, говорящие на ОДНОМ языке или на двух разных, но абсолютно ВЗАИМОПОНЯТНЫХ, убивали друг друга во имя якобы каких-то "идей" и "ценностей", а на самом деле вообще непонятно ради чего.

При этом все, кто на самом верху (что в Украине, что в России), совершенно не спешат отдавать своих детей демону братоубийства. И сами в его пасть не лезут. Они охотно дискутируют на бесконечных ток-шоу, произносят высокоморальнейшие речи, нанимают продажных интернет-троллей, чтобы "мочить" всех, кто открыто выступает против войны, но на блокпосты не спешат. Им нравится, когда мужики дерутся — уже не до остервенения, а до смерти. Потому что почувствовали себя за последние двадцать лет большими панами и считают, что не барское это дело — гнить на фронтах. Барское — огонька в костер подкидывать. И — людишек-дровишек, заводя их до одури телепропагандой.

Поэтому снова добрались и до Тараса, нацепив на него одолженный в Европе камуфляж. Видно, такая уж судьба у Кобзаря, что каждому хочется его приватизировать и перетащить на свою сторону, оправдав собственные безобразия. Все-таки известный человек. К тому же мертвый. А не записать ли его в собственный батальон? Не "отжать" ли Кобзаря, как чужую машину в зоне АТО, и поехать на нем к теще на вареники, хвастаясь разбойничьими подвигами? Он же не будет возражать?

Он-то не будет. Но я возражаю. Тарас Шевченко — самый неподходящий символ для любой войны. Он годится для пропаганды милитаризма, как бравый солдат Швейк для заманивания кандидатов в наемную армию. Несмотря на то, что целых десять лет прослужил рядовым Русской императорской армии. Понимаете: Шевченко — РУССКИЙ СОЛДАТ. Никаким образом факт этот из его биографии не выкинешь. Попав в эту армию, он из нее не сбежал, не дезертировал, не занялся в ней вредительством или работой на британскую разведку, а просто предпочитал пить и есть с русскими офицерами в Оренбурге и форте Петровский, так как последние ценили общество выпускника Петербургской академии художеств и его "вместимость" при потреблении спиртных напитков. Они сами были не дураки выпить. А тут попал в гарнизонную глушь образованный человек, умеющий отлично рисовать картинки. Как не опрокинуть с ним бутылку-другую?

Шевченко мог бы и сам стать офицером. Согласно приговору Николая I, поэт был определен в армию "с правом выслуги". Но никакого особого желания получить такие желанные для многих эполеты, а вместе с ними и дворянство, не имел. Как признался Тарас в собственном дневнике: "Я не только глубоко, даже и поверхностно не изучил ни одного ружейного приема".

Шевченко признавался, что за десять лет службы толком не выучил ни одного ружейного приёма

ЛЯМКУ ТЯНУЛ В ПЕХОТЕ. И это за ДЕСЯТЬ ЛЕТ службы! Шевченко служил в пехоте. Кроме солдатских тесаков и кремневых ружей, никакого вооружения в ней тогда не было. Ни пулеметов, ни гранатометов, ни хитрых приборов вроде тепловизоров. Просто примитивные гладкоствольные ружья со штыками. Шевченко ходил с таким ружьем в караул. А иногда, чему имеются документальные свидетельства в виде воспоминаний сослуживцев, нанимал для этой цели других солдат (деньги у него имелись), но сомневаюсь, что он мог бы хоть кого-то убить. И по причине невладения собственным оружием. И, так сказать, из-за особых свойств характера.

Все современники в один голос отмечали НЕЗЛОБИВОСТЬ Тараса. Он мог ругаться в пьяном виде, но никому по большому счету не сделал в жизни зла. Это был душа компании, отличный собутыльник, но не революционер, не заговорщик и тем более не профессиональный киллер.
Правда, и в советские, и в постсоветские времена из Шевченко фабриковали революционера. Однако это просто приписки. Попытки выдать желаемое за действительное.

Кирилло-Мефодиевское братство, в котором он, по одним данным, участвовал, а по другим — к которому просто "примыкал", было самой обычной говорильней. Да, грезили ПАНСЛАВИСТСКИМИ идеями — федерацией славянских народов. Это противоречило тогдашней внешнеполитической обстановке, когда Европой правил Священный Союз, а славяне были поделены между четырьмя великими державами — Австрией, Пруссией, Турцией и Россией. Но революции кирилло-мефодиевцы не устраивали. И Шевченко тоже ею не баловался. То ли буйства в них не было. То ли понимали, что разговоры — это одно, а реализация отвлеченных идей на практике — совсем другое. Как показала история, всеславянскую федерацию построить так и не удалось, а национальные славянские государства появились только в результате нескольких кровопролитнейших войн второй половины XIX—середины XX веков. Начиная от Крымской, разразившейся, когда Шевченко служил солдатом (слава Богу, в глубоком закаспийском тылу), и заканчивая Второй мировой.

ЕСЛИ БЫ НЕ ДОНОСЧИКИ. Если бы студент Петров не донес на "братчиков", никто бы даже не узнал об их разговорах. Но нехорошее дело свершилось. А полиция ухватилась за возможность оправдать свое скучное существование и превратила обычные интеллигентские посиделки в "заговор". Кто-то на этом очередные звездочки заработал, ступенечкой выше по служебной лестнице перескочил, а Тарасу, увы, достались только солдатские погоны, к ношению которых он не имел ни малейшей склонности.

Да и осужден он был не за участие в тайном обществе, а отдельной статьей — за стихи и рисование неприличных карикатур на императрицу. Давайте представим, что студент Петров не донес на Шевченко в Третье отделение. Поэма "Сон" существовала в ЕДИНИЧНОМ экземпляре. Тарас читал ее только ближайшим приятелям. Те смеялись над порядками в царской России, над знаменитой сценой "генерального мордобития", но никто из них ничего не собирался менять. Или протестовать против этих порядков открыто.

Да и зачем им было протестовать? Читатели подпольной поэмы — друзья Тараса по "обществу мочемордия", добродушные украинские помещики вроде толстяка Закревского. Они сами служили когда-то. Сами знают, как приходится приспосабливаться в жестких иерархических системах, чтобы выжить в них. А теперь, находясь в отставке, не прочь посмеяться вместе со своим другом — молодым веселым поэтом. Им хочется расслабиться. Но свергать самодержавие и рубить сук, на котором удобно сидеть, никто из них целью не ставил.

Писано с натуры. В юности у Шевченка хватало легких романов.

Сон бабушки и внучки. Шевченко умел весело подшучивать над женскими фантазиями.

Мария Кочубей. Иллюстрация Тараса к пушкинской "Полтаве".

На солдатской службе. "Офицеры принимают меня, как родного", — писал Тарас княжне Репниной.

Бог дал Тарасу талант к сочинительству, а Петрову — к доносительству. Но Шевченко не собирался издавать ту же поэму "Сон" или распространять ее копии для свержения тогдашнего строя. Нарисовать карикатуру на супругу императора он мог (от природы-то был шкодник!), а нарываться на неприятности не было у него ни малейшего желания. Он не хотел быть ЖЕРТВОЙ. Его этой жертвой сделали ничтожные, ничего не стоящие люди. И до сих пор делают, напяливая на Тараса бронежилеты и каски и толкая на "борьбу".

Если и бывали у этого весельчака "проекты", то совсем другого толка. 9 сентября 1857 года освобожденный Александром II от солдатчины Тарас путешествует по Волге на пароходе. В дневнике его появляется любопытная для непредвзятого исследователя запись: "… у меня родился и быстро вырос великолепный проект: за обедом напиться пьяным. Но увы, этот великолепный проект удался только вполовину".

Зато на следующий день гению необыкновенно повезло: "Вчерашний мой, великолепный, вполовину удавшийся проект сегодня, и что уже, слава Богу, только вечером, удался, и удался с мельчайшими подробностями, с головной болью и прочим тому подобным".

Вот от чего болела голова у Тараса, а отнюдь не от неудавшейся революции.

ТИХИЙ ПРОТЕСТАНТ. Правда, протестовать во имя народа Великий Кобзарь действительно мог. Но нечасто. И в специально отведенных для этого местах. "Живя в Петербурге, — вспоминает Николай Белозерский, — Шевченко любил посещать трактир около биржи, в котором собирались матросы с иностранных кораблей… Всегда ТИХИЙ И КРОТКИЙ, Шевченко, подвыпивши, приходил в страшно возбужденное состояние, бранил все, и старое и новое, и со всего размаху колотил кулаком по столу. Однажды встретили в Петербурге подгулявшего Шевченко, шедшего с таким же Якушкиным под руку; они взаимно поддерживали друг друга. Шевченко, обращаясь к встретившемуся с ним знакомому и усмехаясь, сказал: "Поддержание народности".

Тарас не был тем, кого называют мыслителями. Это не Гегель и не Маркс. Он жил эмоциями. Как все поэты. Но когда его эмоции остывали, он мыслил вполне трезво и рационально.

Взять те же "Гайдамаки" — произведение, которое все, как и "Сон", в Украине изучают в школе. Кровь в этой поэме льется потоками. Резня. Буйство восставшей человеческой стихии. Сам Тарас явно упивается этой борьбой. И вдруг, неожиданно — его же вывод в предисловии к изданию 1841 года: "А все-таки скажеш: "Слава Богу, що МИНУЛО", а надто як згадаєш, що ми одної матері діти, що всі ми слав’яни. Серце болить, а розказувать треба: нехай бачать сини і внуки, що батьки їх помилялись, нехай БРАТАЮТЬСЯ знову з своїми ВОРОГАМИ".

Именно это и было для Шевченко главным. Уметь увидеть во враге брата. Как вы думаете, выжил бы он в Петербурге или Казахстане, если бы видел врагов в заказчиках портретов, которые он писал, или в офицерах, которые им командовали? Да его бы съели! А он брал обаянием. Добродушием. Мемуаристы отмечали все его человеческие слабости — безалаберность, склонность к выпивке, недисциплинированность, но никто не держал на него зла. Даже женщины, которых он бросал.

Тургенев вспоминал чистый русский выговор Тараса и его идею создать литературный язык для всех славян

СИМВОЛ ПРИМИРЕНИЯ. Шевченко мог бы стать символом примирения и внутри Украины и между Украиной и Россией. Две трети его произведений написаны по-русски. Все повести. Часть стихов. Дневник. Для Тараса русский был таким же родным, как и украинский. Не станет человек писать дневник, куда заносятся самые интимные переживания (Тарас рассказывал в нем даже о своих приключениях в публичном доме) на неродном языке.

Если двуязычие было естественно для автора "Кобзаря", то почему мы должны отвергать его в себе? А ведь Шевченко был даже не билингвом, а трилингвом. С детства он разговаривал еще и по-польски, усвоив этот язык во время проживания со своим паном в Вильно. Шевченко был общительным подростком. Он усвоил польский мгновенно, чтобы не чувствовать себя чужим в новом городе, куда попал из своего родного села. Тем более что в дело вмешалась еще и любовь к польской девушке. Языки сливались в прямом и переносном смысле. Девушка была пряная. И кто знает, не был ли один из последних фантастических проектов Тараса — создать единый литературный язык, понятный всем славянам (о нем упоминает Тургенев), отзвуком той любви? Шевченко хотелось научить такому же пониманию всех славян. Дать им инструмент для общения, то есть для примирения. И если тот же Тургенев отнесся к задумке Шевченко иронически, как к утопии, то абсолютно чистую, без тени акцента русскую речь Тараса он отметил особо.

Из-за бурных событий прошлого года 200-летие Кобзаря прошло незамеченным. Всем было не до него. Теперь многим хочется призвать Тараса на войну. Снова превратить в рядового. Выдать ему вместо кремневого ружья автомат, нахлобучить каску "Шуберт", бронежилет, берцы и научить не только ружейным приемам, но и снайперской стрельбе. Не получится. Ему не нравилось убивать. Он больше — по сочувствию, по доброте к простым людям. И все у него просто сказано: "Обніміться ж, брати мої, бо лихо вам буде".

Олесь Бузина, 6 марта 2015 года