Главная Воспоминания Валентина Бузина: шлейф «врага народа» никогда не тянулся за нашей семьей

Валентина Бузина: шлейф «врага народа» никогда не тянулся за нашей семьей

vp young bw2 1000
Фотографии из архива семьи Бузины

Сегодня, 1 ноября, день рождения Валентины Павловны, мамы Олеся Бузины, того, кто является средоточием исторической памяти украинского народа, которую пытаются стереть и переписать с помощью агрессивной пропаганды и атмосферы страха.

По этому случаю предлагаем читателям отрывок из книги воспоминаний, где Валентина Павловна рассказывает о своей семье.

ЯБЛОКО ОТ ЯБЛОНИ

Человека во многом формируют гены: от гнилого дерева не родятся здоровые плоды, слабые корни не могут питать их соками. У Олеся были крепкие корни. Он очень гордился своими предками, много работал в архивах, изучая свою родословную, и когда его журналисты расспрашивали о прадедах, о корнях, всегда говорил: «В истории нашего рода много чего намешано, но все мои предки были порядочными людьми»... И это была абсолютная правда, потому что главные человеческие качества — порядочность и совесть. Жить по совести — это жить с богом. И вся наша семья была такой.

Я очень хорошо помню своего прадеда по материнской линии, Якова Демидовича Бубыра. И хотя мне было всего семь лет, когда он умер, прадед успел меня и на руках подержать, и повоспитывать. Успел и добрые слова сказать, и поругать, если я в чем-то была неправа. Был он выходцем из небогатого сословия, но крестьянское хозяйство имел и землю, доставшуюся от отца в наследство.

Отец прадеда, Демид Бубыр, служил писарем у пана. После отмены крепостного права пан Якубович подарил ему шесть десятин земли в очень живописном местечке, получившем впоследствии от фамилии прадеда название Бобровица. Постепенно эту землю заселили люди, работавшие у Демида на винокурнях и получившие от него наделы. Всего в Бобровице тринадцать дворов было и несколько винокурен. А во время революции все это было уничтожено. Но я еще помню, как люди говорили «бубырева гребля», «бубырив ставок» — там любил рыбачить мой муж, папа Олеся... В двух километрах от этих мест в селе Новопетровское Талалаевского района Черниговской области я и родилась. И детство Олеся тоже в этом селе прошло — каждое лето он ездил туда вместе с моей мамой, Лидией Андреевной.

Отец матери, мой дед Андрей Яковлевич Бубыр, был арестован в 1930 году по сфабрикованному делу о причастности к СВУ — «Спілці визволення України». В те годы это было очень резонансное дело, по которому проходила целая группа украинской интеллигенции, в том числе Мыкола Хвилевой. Конечно, дед никакого отношения к спилке не имел, но пять лет лагерей получил. Ни за что! Просто взяли и оклевета-ли человека. Человеческая подлость и зависть на многое способны. В нашей семье могли только догадываться, кто это сделал. С этой догадкой и с этой болью я живу до сих пор.

praded andrey
Андрей Яковлевич Бубыр с внучками

Все имущество моего деда — двух лошадей, двух свиней и сельхозинвентарь у семьи тогда конфисковали, даже горшки из печи повытаскивали. Оставили только воду в колодце, жену, старика-отца и шестерых детей. А в 1989 году мы получили справку от КГБ, в которой было написано, что наш дед реабилитирован посмертно. Мне кажется, что в судьбе Олеся и в судьбе его прадеда есть что-то схожее. Только прадед все-таки вернулся домой, а его правнука независимой Украине убили. И мы его никогда уже не дождемся.

Справедливости ради я должна сказать, что шлейф «врага народа» никогда не тянулся за нашей семьей. Зять репрессированного Андрея Бубыра, мой отец Павел Григорьевич Юрченко, работал председателем колхоза, был уважаемым человеком не только среди односельчан. Жаль, что мне не довелось его увидеть; он умер 16 августа 1939 года, за два с половиной месяца до моего появления на свет. Поехал в Москву на всесоюзную выставку в составе районной делегации председателей колхозов и руководителей района и умер там от сердечного приступа в Боткинской больнице. Мама уже была на сносях, и ехать в Москву за отцом было некому. Там его и похоронили. А во время оккупации мама спрятала от фашистов документы отца, закопав их в землю. Так они и сгинули в огне войны, и я до сих пор не знаю, где покоится мой отец, на каком из московских погостов он был похоронен... На памятнике моей мамы на киевском кладбище Берковцы рядом с ее портретом есть портрет моего отца, Павла Григорьевича Юрченко.

Я родилась через два с половиной месяца после смерти отца, и всю жизнь страдала от того, что наполовину сирота. И, наверное, отсутствие отцовской поддержки компенсировала активной общественной жизнью. Была и пионеркой, и комсомолкой, и первым секретарем райкома комсомола, и депутатом районного совета. В компартию поступила в нашем Талалаевском районе и работала там. И никто никогда нас не упрекнул за прошлое деда. Все знали, что он не был виноват. Во времена независимой Украины мне, наверное, выгодно было бы говорить о том, что он был членом СВУ и боролся за незалежність, но я не хочу грешить против истины. Вот в царской армии во время Первой империалистической он действительно воевал, и даже награды получил. Что было, то было.

Под крышей дедовского дома жила большая семья: кроме деда с бабушкой, мы с мамой, две мамины родные сестры, семья маминого брата Мити — жена и две дочери. Дядя Митя был офицером и несколько лет служил в Германии в звании майора. До 1953 года военнослужащим брать с собой семьи не разрешали, и пока он был там, его жена с детьми жила с нами.

В тесноте, да не в обиде — жили мы со своей родней очень дружно. Главным в семье было уважительное отношение друг к другу, и это передалось всем последующим поколениям. Олесь не застал деда Андрея. Когда он родился, его уже не было в живых, но всех остальных членов семьи сын хорошо знал и очень любил. Знал и соседей, часто ходил к ним в гости. Мне было до слез приятно, что маленький Лесик волновался, когда его старые бабушки продали корову, поскольку сил ухаживать за ней у них уже не было. В письмах к ним он все время интересовался: может быть, все-таки корову надо купить? А когда они купили маленьких поросят (сын как раз гостил у них в селе), он писал нам с отцом в своих письмах об этом с такой любовью и нежностью! О том, какие они забавные и как он кормит их по пять раз в день из сосочки. Очень заботливым и чутким ребенком мальчик мой рос.

Вспоминаю еще один интересный эпизод из детства Олеся. Недалеко от дома моих тетушек находилась колхозная контора, колхозный двор и сад. Тетя Оля работала бухгалтером, и маленький Олесь без конца к ней бегал, встречался там с разными людьми, разговаривал с ними — приобщался к тамошней жизни. В колхозной конторе повсюду были расклеены листовки с призывом участвовать в районном социалистическом соревновании. Олесь внимательно прочитал их, а председатель, заметив интерес ребенка, в шутку спросил: «Ну, как ты думаешь, выполним мы социалистические обязательства?». Олесь отрицательно мотнул головой: «Думаю, что нет». «Это почему же?» — удивился председатель. Сын очень серьезно посмотрел на него: «Потому что у вас нет порядка. Я видел, как раздают маленьких колхозных ягнят по домам».

Обескураженный таким ответом мальчика председатель стал объяснять ему, что ягнят раздают не просто так. Бывают случаи, когда не только люди, но и овцы-мамы не выполняют своих обязанностей и бросают своих маленьких детенышей на произвол судьбы. И вот поэтому он попросил колхозников брать на время домой таких сироток, выкармливать их, а потом за вознаграждение возвращать колхозу. Увидев, как загорелись глаза мальчика, председатель сказал, что разрешает ему при случае взять себе маленького ягненка, чтобы выкормить, а потом вернуть в колхоз.

С этого дня Олесь по нескольку раз на дню бегал в поле, где паслось колхозное стадо, и без конца справлялся у пастухов, не появился ли в овечьей отаре малыш-отказник. И спустя какое-то время пастухи сообщили ему радостную новость: «Есть ягненок! Можешь принимать на воспитание».

Не помня себя от радости, Олесь помчался домой. Но, вопреки его ожиданию, известие не обрадовало родню. «Да куда нам еще и ягненка! — сокрушались мои тетушки, — у нас вон кур и гусей полон двор, а сил уже нет за животиной ухаживать!». И тогда на сторону внука встала самая старшая в нашей родне, бабушка Прасковья Емельяновна. Это была удивительная женщина. В Первую мировую войну она потеряла мужа и осталась вдовой с маленьким сыном. Дед Андрей тоже был вдовец — первую жену, умершую от испанки, схоронил, а потом и вторую. Четверо детей от них на руках осталось. И Прасковья Емельяновна приняла их, как своих, не делая разницы между ними и родным сыном. А потом и общий ребенок у них с мужем родился. Необыкновенной души была женщина, и нашу с мужем семью, как кровная мать любила. А в маленьком Олесе так и вовсе души не чаяла; ни разу голос не повысила на него, и ни разу косо не глянула. Когда внук задумал строить «архитектурное сооружение» во дворе, помогала ему. Бывало, на дворе дождь идет, а маленький Олесь с бабушкой лозу заготавливать идут, чтобы ограждение для стройки делать.

Вот и на этот раз, когда любимому внуку понадобилась поддержка, «бабуся старенька» (так ее Олесь называл), обведя взглядом родню, сказала, как отрезала: «Найстарша тут я. Бери, Лесику, відро. Пішли за ягнятком!»

Ягненочка назвали Белкой — такой он беленький и хорошенький был! А как он потом привязался к Олесю и «старенькой бабусе»! Стоит им только появиться на горизонте, а Белка уже стремглав несется к ним.

За лето ягненок подрос и окреп, а когда Олесю пора было возвращаться в город, воспитанника отдали обратно в колхоз.

В селе сын многому научился, много о традициях и истории своей земли узнал, об украинских обычаях и обрядах, о ментальности и душе своего народа. Маленьким он уже понимал, что булки не на деревьях растут, видел, как месится и вызревает тесто, и как рождается в печи душистый каравай.

Когда Олесь вырос и всерьез занялся изучением своей родословной, он нашел сведения о том, что предки его отца, Алексея Григорьевича Бузины, служили в Ахтырском гусарском полку. Мне тоже приходилось об этом слышать, но подробностей я не знаю. Знаю только, что дед Олеся по отцу — Григорий Юрьевич Бузина — из потомственных казаков. У него даже в свидетельстве о рождении было написано «казак». А у свекрови, Марии Ивановны, — «казачка». В их роду все были прекрасными мастеровыми — любую вещь из дерева могли смастерить.

Как и подобает настоящему казаку, свёкор был человеком очень смелым и мужественным. Когда началась Великая Отечественная война, почти все мужское население из их села Кузёмин Ахтырского района в один день ушло на фронт. Мой муж часто вспоминал, как он, младшенький из детей (в семье их было трое), сидел на руках у отца и все время его обнимал по дороге к военкомату. Немец уже буквально по пятам шёл, и многие мужики начали возвращаться в село. Но свёкор не вернулся. Он сказал: «Мои предки под царём не были, а под немчурой проклятой Григорий Бузина и подавно не будет!» Так пешком, от военкомата до военкомата, он с еще несколькими земляками дошёл до Сталинграда. Домой вернулся в мае сорок пятого, цел и невредим — наверное, высшие силы за смелость вознаградили. Вернувшись, застал сгоревшую родительскую хату — вражеский снаряд оставил мать с отцом без крова. И первое, что начал делать Григорий Бузина, — заново отстраивать родителям дом.

Когда Олесь, уже будучи взрослым, приезжал в Кузёмин, он часто приходил к обелиску в центре села, где высечены фамилии односельчан, погибших в Великой Отечественной войне. Там часто встречается фамилия его деда, Бузина...

Powered by Web Agency
 

123

Disclaimer (письменный отказ от ответственности):
Редакция сайта BUZINA.ORG не несет ответственности за информацию, размещенную третьими лицами в комментариях, на форуме и блогах, а также может не разделять точку зрения авторов.

Наверх