В эти окаянные для Украины дни мне довелось побывать в Ясной поляне. И в который раз меня поразила могила Льва Николаевича. Кто знает – напомню, несведущим – расскажу.

К могиле Толстого по тенистому парку со столетними деревьями ведет тропинка, которую величественно называют Аллей тишины. И толпы туристов замолкают, в ожидании чего-то грандиозного. Но тропка выводит к месту детских игр братьев Толстых – трем соснам. А под ними – маленький бугорок земли. Это и есть могила великого Толстого...

Не знаю почему, видимо потому, что я чистокровный украинец, правда, русскоязычный, а значит, по мнению многих моих соотечественников, украинец неполноценный, но после Ясной поляны меня потянуло в Канев, на могилу Тараса Шевченко.

Кому как, но мне по сердцу первое убранство захоронения великого украинца: слегка обтесанная полутораметровая глыба белого мрамора с вмонтированным в нее кованным православным крестом. На мраморе надпись: «Тарас Шевченко, поэт»…

Мраморное надгробие стоит в стороне от туристических стежек. Его замечает далеко не каждый, кто посещает рукотворный каневский холм на днепровской круче. На холме – многометровый гранитный постамент, а на нем – огромный, забронзавевший Тарас.

Накануне я подвернул ногу, нога болела и, отказавшись от традиционного маршрута, я присел на парапет у подножья рукотворного холма. Засмотрелся на Днепр. Его вид с Тарасовой горы воистину прекрасен. Так бы и просидел здесь остаток жизни – ведь мне уже за семьдесят.

В виски стучалась какая-то мысль, но сосредоточиться не было никакой возможности. Раздражал визгливый голос довольно молодого бандуриста, с завыванием, видимо подражая древним слепым старцам, речитативом распевающего какую-то думу о героической казацкой старине. Справа от монумента, на смотровой площадке, невесть откуда появились девчата в национальных костюмах. Легкий ветерок с Днепра баловался многоцветьем лент, свисающих с причудливо сплетенных соломенных венков, покрывавших их совсем юные, чуть ли не детские головки. Средних лет мужчина мгновенно сгруппировал их, как бы для фотографирования. Взмах руки – и подростки неожиданно для окружающих хором заголосили «Реве та стогне Днипр шырокый». Некоторое время бандурист и девчонки диссонансом звучали вместе, создавая причудливо корявую акапеллу. Победила юность – одинокий певец бережно уложил свой инструмент в футляр и мелкими, но быстрыми шажками покинул тарасовский мемориал. А хор с удвоенным энтузиазмом возопил «Щэ нэ вмэрли в Украйини»! С раннего детства удивляют меня эти слова. И почему это в моей Украине умирают, но еще никак не умрут и слава, и доля? Она что, неизлечимо больна? Если да, то каким таким смертельным недугом? На этот вопрос за всю свою долгую жизнь я так и не нашел ответа.

На руке дирижера мелькала черно красная повязка с трезубом. «Надо полагать, активисты правого сектора заряжаются сакральной энергией на могиле Тараса», – решил я и засобирался домой. С подножья холма мой прощальный взгляд охватил весь грандиозный комплекс. И в мозг наконец-то пробилась законченная мысль: «Господи! Как же тяжко лежать здесь останкам поэта! Как, наверное, больно его косточкам!». Вспомнился гоголевский, восставший из небытия всадник, с заснувшим, прижавшимся к его спине младенцем. Оседлав могучего коня, великан стряхнул со своих мощей Карпатские горы и направился вглубь Украины свершать свою страшную месть... Но прочь ассоциации! Путь мой лежал в Киев, город, израненный Майданом, и год спустя толком так и не залечивший свою горькую боль.

Водитель вел автобус с малой скоростью. За окном давно стемнело, но спать не хотелось. В мозгах пульсировала раздражающая меня картина – ансамбль песни и пляски на помпезно обустроенной могиле Тараса и маленький бугорок земли, притаившийся в тиши у подножья трех сосен…

В Кагарлыке, где рейсовый автобус делал десятиминутную остановку, я вышел подышать свежим, весенним воздухом. Мимо прошли два мужика. До моих ушей донесся обрывок разговора:

– Будешь много пи...деть, шлепнут, как Бузину!

Острая боль молнией пронзила меня. Первая реакция – не может быть! «Может, и еще как может!», – заверили меня мужики, которых я догнал и начал расспрашивать.

Правда оказалась страшной. Средь бела дня, практически на глазах матери, жены, детей и, наконец, десятков соседей, двое отморозков впритык расстреляли Олеся! Бандиты стреляли ему в спину, но стреляли фактически у самой его мудрой и честной головушки. Выстрел у самой головы для жертвы – беззвучен.

Душа моя, запертая в автобусе, от ужаса кричала во весь голос, кричала страшно и…в замкнутом пространстве немой крик, естественно, никто не слышал. Но, почему отчаянный, раздирающий людские сердца даже не крик, а вопль матери, увидевшей своего Лесика убитым на пороге собственного дома, почему материнский крик не услышали ни премьер вильной Украины, ни ее Президент? Наши керманычи, вознесенные революцией гиднисти на самый верх власти, так и не соизволили выразить официальное соболезнование родным и близким поверженного бандитской пулей народного трибуна, известного во всем мире пламенно правдивого публициста!

… Такого свет еще не видывал: залихватскому щелкоперу, оскорблявшему в своих опусах Президента Украины, что называется, почем зря, а в 99 случаях безо всякого на то повода, писаке, убитому и истерзанному, впрочем, тоже за зря… да нет, не за зря его прикончили! А исключительно с провокационной целью. Уж очень кому-то хотелось раскрутить акцию «Украина без Кучмы!». А чем, спрашивается, Леонид Данилович был хуже Леонида Макаровича? И уж наверняка лучше великого пчеловода или профессора с двумя «фф»! Что касается нынешнего миротворца, то как в старом анекдоте про Вовочку: «Ухожу, Мари Иванна, ухожу, ухожу»…

Было за что критиковать Л.Д.? Конечно было. Но Гоги Гонгадзе отнють не интересовали реальные шаги и действия нашего гаранта, ведущие к социально экономической деградации Украины. Он буквально купался в славе интернет - корреспондента, виртуозно владеющего специфической лексикой не просто оскорбляющей, а, что называется, уничижающей человеческое достоинство до нельзя. Так вот, такому борцу за какую-то никому неизвестную свободу, а как по мне, так абсолютно беспринципному борзописцу, отгрохали грандиозный памятник. И ни где-нибудь, а в мемориальном сквере Марии Заньковецкой, рядом с домом - музеем знаменитой оперной певицы, действительно заслуженной, действительно известной украинки навеки и по праву вошедшей в анналы истории европейской музыкальной культуры. Однако для Марии даже на простой обелиск не нашлось ни средств, ни желания.

И чему тут удивляться? Нам, щирым украинцам, испокон веку свойственно забывать своих настоящих героев. Гоги Гонгадзе грандиозный монумент красуется не только рядом с музеем Заньковецкой, но и в ста шагах от улицы Ковпака. А довольно скромный бюстик неугомонному Сидору, всю Отечественную войну трепавшему своими рейдами тылы оккупировавшей Украину фашистской нечисти, исчез в неизвестном направлении. Стоял он во доре средней школе №111, носившей имя дважды Героя Советского Союза. И каким таким героям нонешней Украины и чем помешала память о знаменитом украинском партизане? Интересная деталь: автором снесенного бюста был известный архитектор и скульптор Семен Тутученко, в молодые годы отличившийся храбростью и воинским талантом в отрядах Ковпака, за что был награжден орденом Ленина и звездой Героя Советского Союза.

Надо полагать далеко не случайно моя ридна ненька держит если не мировое, то, во всяком случае, европейское первенство не только по подобным историческим, с позволения сказать, мезальянсам. Зверское, откровенно политическое, можно сказать показательное бандитское убийство писателя и публициста, глашатая исключительной правды на территории бывшего СССР впервые было совершенно именно в Украине! Для особо щепетильных либералов отмечу: речь не о погибших в большевистских застенках газетчиках, повторивших судьбу Михаила Кольцова. Речь именно о бандитском убийстве, хотя палачи от якобы диктатуры пролетариата, надо признать, мало чем отличались от политических бандитов. И все-таки, так зверски с неугодными беллетристами ни в Европах, ни в бывшем СССР еще расправлялись: в 1949 году во Львове, в собственной квартире, за рабочим столом обычным топором была разрублена голова Ярослава Галана. Кровь залила очередную, но оставшейся незавершенной статью о фарисейском служении Христу кумира западных украинцев, митрополита Галицкого Андрея Шептицкого.

В своих огненных памфлетах пламенный публицист на первый взгляд активно боролся исключительно с противниками так называемой «советской власти». Почему я употребил кавычки? Да потому, что власти советов в СССР никогда не было, всем, в том числе и советами, руководила большевистская партия, стоящая над Законом. Тем не менее, даже, будучи воинствующим атеистом, Ярослав Галан вольно или невольно, но своим правдивым пером разоблачал методы униатских клириков, на протяжении трех с половиной веков ежеминутно, ежечасно, ежедневно вытравливающих из душ своих прихожан систему оценочных координат русского мира. А значит, сознательно или бессознательно, но Галан, защищал священный код, подаренный восточным славянам святыми равноапостольными Кириллом и Мефодием.

Массовый сознательный или неосознанный отказ от своего исторического кода, как правило, толкает людей к коллаборационизму самых ухищренных форм и оттенков, к фальсификации истории, к падению уровня социальной нравственности, в конце концов, к деградации народа, теряющего свои цивилизационные ориентиры. Тем более, когда в замен утраченному предлагается не отточенный столетиями целостный ориентир, будь католический, буддийский или исламский, а нечто гибридное, на подобии скрещивания ужа и ежа. В этом смысле показательно, что православные жители Украины, ненависти к Галицким униатам не имеют. Никогда они не навязывали им свои жизненные ценности и своих героев. Этим, как правило, занимались как раз выходцы из Западной Украины – вспомните более чем активную деятельность г-на Кравчука и подобных ему сегодняшних нацкликуш, до 1991 года состоящих в рядах членов КПСС. А потом?! Подобная мимикрия еще раз подтверждает чистоту традиционного православия, благородство священного кода Кирилла и Мефодия, неотъемлемого от судеб славянских народов, их исторического бытия и исторической будущности..

Над уничтожением кода Кирилла и Мефодия сегодня трудятся не только униаты и их заокеанские и заграничные друзья и покровители. Не покладая рук, над этим рьяно работают наши нонешние реформаторы. Некоторые из самых ярых еврофилов предлагают ни много ни мало отказаться от языка Шевченко – родную для каждого настоящего украинца, повторюсь, нашу родную, полную сакрального смысла азбуку-абетку призывают заменить латинским алфавитом! При этом ничтоже сумяшеся подобные горе реформаторы считают себя потомками тех наших предков, чьи полки под знаменами Богдана Хмельницкого, кроме всего прочего, бились за исконное, а значит древнерусское православие! Это похлесче, чем переименование колбасы «Московской» на колбасу «Бандеровскую». Над таким рвением можно смеяться, но мне не смешно: перекодировка нашего сознания происходит давно и достигла уже бытового уровня…

Против подобного реформаторства Украины, и не только в культурно- языковой, а буквально во всех сферах нашей жизни об бытовых проблем до экономических, против откровенной исторической и сегодняшней лжи, против шароварного гнилого патриотизма и восставал Олесь Бузина. За что и был зверски убит. Если так дело дальше пойдет, Олеся Бузину забудут в Украине, как забыли Ярослава Галана…

Безусловно, абсолютным скотством является не менее зверское убийство беспринципного «борца за демократию», а по сути, довольно примитивного журналиста Гоги Гонгадзе. Но, дьявол, как известно, прячется в нюансах. Одно дело убийство за правду – подобное всегда соизмеримо с распятием Христа. И Ярослав Галан, и Олесь Бузина были убиты за правду.

Кто стрелял в Олеся – знают все. А вот чьи руки держали львовское топорище – неизвестно до сих пор. Но лейтмотивами публицистики Галана были правдивые статьи о последствиях для нашего отечества и всего украинского народа Брестской унии, приведшей к созданию абсолютно уродливой так называемой украинской греко-католической церкви, Предстоятелем которой и был Андрей Шептицкий.

Нынче наши неопатриоты называют его чуть ли не святым защитником вильний Украины. Как говаривал незабвенный Станиславский – не верю! Ну, не верю я, чтобы представитель древнейшего русинского рода, получившего свое благородство из рук Рюриковича – самого Данилы Галицкого!, – рода, впоследствии абсолютно ополячившегося, предавшего православие, не верю, чтобы польский граф Роман Мария Александр Шепти́цкий искренне любил украинцев, которых шляхта иначе, чем быдлом никогда не величала. Случайно или нет, но переход в католицизм предков митрополита Андрея произошел после смерти Юрия Львовича, внука Данилы Галицкого. Юрий, будучи православным, носил титул короля Малой Руси, что раздражало соседних католических властелинов. Началось откровенное истребление галицко-волынской ветви Рюриковичей и приближенных к ним православных бояр. Надо полагать, господа Шептицкие переметнулись в католицизм из-за страха попасть под раздачу.

Согласитесь, трудно поверить, чтобы депутат Австрийской Палаты Господ, тайный советник по украинскому вопросу и креатура австро-венгерского императора Франца Иосифа I на должность епископа Станиславского, а затем в 1900 году – на должность митрополита Галицкого, непосредственного Предстоятеля украинской униатской церкви в Риме в миру, повторю, польский граф Роман Мария Александр Шептицкий обожал украинцев и служил исключительно Иисусу Христу, а не властителям, ненавидящим Россию и презирающим мой украинский народ.

Да и как можно поверить представителю рода, напрочь забывшего свои древнерусские корни, тем самым разделившего мировосприятие Иуды, превращающее людей в звероподобных манкуртов. Ведь только манкурты дьявольски ненавидят своих бывших соплеменников. Андрей Шептицкий в этом смысле не был оригиналом. Во время первой мировой войны Галицкий митрополит по сути благословил создание Талергофа – первого на территории континентальной Европы концлагеря, куда без суда и следствия насильственно отправлялись обреченные на вымирание сотни тысяч пророссийски настроенных галичан. Причем не только православных или образованных. Не брезговали австро-венгры и простыми крестьянами. Их бросали в концлагерь чаще всего по навету сердобольного соседа, уверившего в свое украинское происхождение и увидавшего в чужой хате томик Пушкина или российскую газету. Выйти из лагеря русинам было очень просто: расписался в анкете, что ты щирый украинец, и свободен! Манкуртами, однако, становились далеко не все заключенные Талергофа.

И еще. Хоть убей, не могу поверить представителю рода, со времен польского короля Казимира III (XIV век) рьяно служившего Речи Посполитой, а затем – с таким же рвением Габсбургам. Императоры этой династии на протяжении своего господства в Австро-Венгерии до дрожи в ногах опасались ухода подвластных им православных славян в объятия России. А потому при всяком удом удобном случае постоянно гадили русскому народу, среди прочего настойчиво разыгрывая греко-католическую, украинско-униатскую карту.

Сегодня самые рьяные почитатели Шептицкого не отрицают и даже гордятся тем, что он более занимался делами политическими, нежели духовными, используя церковь, как мощнейший инструмент влияния на умы простых людей. При этом крутился, как вьюн на сковородке. Писал письма благодарности то Сталину, то Гитлеру. На публику осуждал создание Организации украинских националистов и втихаря благословлял Степана Бандеру на борьбу с Красной армией. Фактически окропил елеем дивизию СС «Галичина», куда направил десятки своих капелланов, одновременно увещевая бандеровцев и поляков не убивать друг друга. Это лишь малая толика политического двурушничества потомственного аристократа графа Шептицкого, двурушничества, возводимого его апологетами чуть ли не в добродетель!

Униатство, как инструмент слияния различных конфессий христианства, осудили при личной встрече римский Папа и московский Патриарх. Право дело, не прошло и четырех столетий, как истина восторжествовала – насильственное окатоличивание украинцев польскими ксендзами таки имело место! Осуждение униатства лидерами двух ведущих Христианских церквей далеко не случайно. Столетняя практика доказала: униатство фактически ведет к расколу не просто религиозному, а нравственному разделению единого народа по мировосприятию, мироощущению, что неизбежно приводит к кровавым конфликтам. Обратимся к истории.

Первой попыткой объединения православных и католиков была так называемая Лионская уния 1261 года. На нее пошел византийский император Михаил Палеолог явно не по духовным, а по экономическим и политическим соображениям. Народ такого поворота событий не принял. Родная сестра императора возглавила сопротивление, заявив, пусть пропадет империя, но от православия я не отрекусь! Властелину пришлось бросать в застенки, убивать не только восставших священников и монахов, но и рядовых прихожан, своих подданных, принуждая их к окатоличиванию. Долго так продолжаться не могло, и в 1281 году новый папа Мартин IV разорвал союз с Михаилом, отлучив его от Церкви. Через год со смертью императора Михаила Палеолога Лионская уния закончилась. Та же участь постигла и Флорентийскую унию (1439г.) с той только разницей, что она просуществовала всего четыре года, отмеченных опять-таки повсеместным прозелитизмом – стремлением насильно, огнем и мечом обратить других в свою веру.

Весьма поучительна попытка окатоличивания армян. Начало этому процессу было положено еще в ХII веке в Киликийской Армении так же с подписанием особого договора, предвестника будущих уний. Но мудрость армянского народа, – одного из древнейших этносов бывшего СССР, – заключается в том, что на протяжении столетий, отвергая принципы униатства, армянские пресвитеры нисколько не препятствуют переходу отдельных своих соплеменников в католицизм. Тем самым начисто отрицая нравственное и тем более физическое насилие в вопросах веры. Массового же бегства армян от православия в обозримом историческом прошлом не наблюдалось. Думается, не произойдет этого и в будущем. Другое дело наша, украинская уния 1596 года. Именно она привела к первой братоубийственной войне в Украине и последующей руине.

Известно, что в войсках Богдана Хмельницкого не было ни одного униата! Зато полки польского короля Яна Казимира более чем на половину состояли из униатов, таких же манкуртов, как и Андрей Щептицкий. Чего стоит только полный гетман коронный Мартын Калиновский со своими головорезами! Скольких православных казаков Войска Запорожского погубили его лыцари, запроданцы православной веры, в битве под Берестечком! Правда, через год Мартыну крепко отомстил полковник Богдана Хмельницкого Иван Богун, разгромив армию Калиновского на Бреславщине. И все же, и все же… В битве около горы Батог богуновцы порубали своих же братьев – украинцев.

И вот что любопытно, униатами во всех известных истории случаях становится не более 10 – 12 процентов народа, к насильственно искусственному окатоличиванию которого приступают папские легаты. Но, именно это меньшинство начинает править бал и принуждать православное большинство (в нашем случае большинство украинского народа) поверить в то, что система оценочных координат меньшинства, а по сути, униатский псевдосвященный код единственно верен, исторически справедлив и безупречен! И это не смотря на его очевидную эклектичность, духовную абсурдность и историческую обреченность,

В наши дни, точно так же, как и в эпоху раннего Христианства, в средние века, как и во времена новой и новейшей истории подобное принуждение происходит исключительно на крови. Нужно было сжечь заживо десятки соотечественников в Киеве и Одессе, расстрелять «небесную сотню» на Майдане, чтобы вся Украина поверила: «Бандера герой! Бандера прийде порядок навэдэ!». Поверила и притихла… А вот горняки Луганщины и Донеччины, те же многие одесситы не поверили! Результат известен. И все же и все же! Ни что, ни кто, и никогда не заставит шахтера их Донбасса плясать под цимбалы галицких парубков или под дудку гуцула с полонины. Понять бы это нашим керманычам… Но, увы, увы.

…Дальнейшие автобусные мысли мои метались в треугольнике: Лев Толстой – Тарас Шевченко – Олесь Бузина. Ни одному из них я не был лично известен. Но если с Толстым и Тарасом все понятно, то Олесь Бузина был моим современником.

Его абсолютно не надуманная, искренняя и правдивая литературоведческая работа «Вурдалак Тарас Шевченко» по-настоящему обрадовала меня. Ибо я прекрасно понимал, как трудно пробиться лучику правды сквозь горы сладкоприторной лжи, навороченной вокруг нашего поэта и художника. Лично меня никогда не интересовали житейскобытовые подробности и характеристики художников, поэтов, писателей, великих актеров, словом, людей большого искусства. Рассматривать, изучать их творчество мне было любопытно в философско – гносеологическом аспекте. Но о диком нагромождении лжи вокруг Тараса я знал давно. Познакомился с этим громадьем брехни, побывав в семидесятые годы прошлого века в Оренбурге, а затем на Мангышлаке, в Новопетровском укреплении, форте Александровском.

Здесь я с удивлением узнал, что воинская служба Шевченко протекала весьма своеобразно. Оренбургский период довольно подробно описал Олесь Бузина. Напомню только, что ходил по губернскому городу Тарас в партикулярной одежде, а не в солдатском мундире. Довольно радушно принимали его сливки оренбургского общества, в основном офицеры. И если бы Тарас не напаскудил одному из них, так бы и продолжалось – генерал губернатор Оренбурга (по рангу, наместник императора) Василий Алексеевич Перовский благоволил к творческим и думающим людям. Сосланный в солдаты в те же годы, что и Шевченко, но по делу петрашевцев, русский поэт Алексей Плещеев, прошедший, как и Федор Достоевский, сквозь мучительную имитацию смертной казни через повешение, стараниями генерала далеко от Оренбурга не отлучался на протяжении все своей ссылки.. Нашего же Тараса поначалу Перовский определил художником в состав экспедиции, задачей которой было исследование Аральского моря. Однако возмущение офицеров поступком Тараса Григорьевича наместник императора проигнорировать не мог и в 1850 году отправил опального поэта на Мангышлак.

Думается, именно поэтому Шевченко в своем дневнике под именем «Журнал» иначе, чем гадкими эпитетами, российское офицерство не награждает. Хорошо отзывается исключительно обо всех знакомых ему генералах, естественно, кроме В.А.Перовского. При этом все годы ссылки Тарас, видимо, снисходил и, без зазрения совести, пользовался добротой и благодушием имперских поручиков, капитанов и майоров.

На Мангышлаке, в форте Александровском, по просьбе Перовского комендант крепости майор Усков и его супруга отнеслись к Тарасу более чем снисходительно. Во-первых, наш поэт не знал казармы – квартировал он вместе с офицерами или заезжими чиновниками на гражданском постое. Во-вторых, днем, вместо тренировок на плацу, Тарас Григорьевич прогуливался в комендантском скверике, где (за деньги) охотно делал портреты всем желающим, а для души – пейзажи и жанровые рисунки. В-третьих, на заработанные таким образом рубли нанимал солдат, чтобы те вместо него шли в караул. В-четвертых, питался опять-таки не в солдатской столовой, а вкушал аппетитные блюда, приготовленные супругой коменданта и ее подручными. В-пятых, именно здесь, на побережье седого Каспия были написаны, правда на русском языке, что-то около двадцати повестей, из которых половина дошла до наших дней, в том числе «Художник», «Княгиня», «Музыкант», «Наймычка» «Близнецы» и другие.

Царская почта работала безупречно, и прозаические произведения Шевченко отправлял из Мангышлака своему другу, довольно известному русскому писателю Сергею Аксакову, с просьбой публиковать их в журналах под псевдонимом. Но тот, считая, что Тарас лучше пишет на украинском языке, чем на русском, этого не делал, да и после ссылки на этом основании отговорил от публикаций прозы самого автора. Так что шевченковская повести увидели свет лет через двадцать после смерти поэта.

Стихи же писать Шевченко вообще не прекращал. В так называемый оренбургский период были написаны более семидесяти стихотворений, среди них чуть ли не самые знаменитые – «Цари», «Дочь ктитора», «Варнак», «Сон». «Чернец». Желающие могут продолжить этот ряд.

Правда заключается в том, что разбирая дело «Кирилло-Мефодиевского братства» начальник III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, шеф жандармов князь Орлов, кроме всего прочего, обратил внимание Николая I на стихи, в которых поэт буквально издевается над физическими недостатками Императрицы Александры Федоровны. Ну, и какому супругу подобное придется по вкусу? Обида Николая I была тем больше, что он прекрасно знал о роли своей жены в деле освобождения Тараса от крепостной зависимости. Именно Александра Федоровна уговорила чуть ли не всех членов царской семьи сброситься на выкуп Шевченко у прижимистого помещика Энгельгардта, заломившего за дворового художника непомерную по тем временам цену в 2 500 рублей серебром. Но для меня ключевым моментом в этой истории является обстоятельство, которое практически все, кто описывает данный факт из биографии Тараса, прячут за смысловой неопределенностью типа «кроме всего прочего». И вот тут следует пристальнее взглянуть на первопричину всей заварухи, обернувшейся для Шевченко десятилетней ссылкой.

Как известно, кружок, названный впоследствии «Кирилло-Мефодиевским братством» основал Николай Костомаров, который до поступления в Харьковский университет даже не подозревал о существовании малороссийского диалекта! Знаменательно, что этнографические экскурсии любознательного студента по соседним сёлам и придорожным шинкам закончились блестящим освоением мовы Котляревского, автора знаменитой «Энеиды», написанной на полтавском диалекте, ставшем впоследствии основой современного литературного украинского языка, прежде всего языка Тараса Шевченко. Это укрепило дружбу Костомарова с Василием Белозерским и Николаем Гулаком. Ими в соавторстве были написаны «Главные правила общества», «Книга бытия украинского народа», «Статут Славянского братства св. Кирилла и Мефодия», а также «Записки», являющиеся своеобразным пояснением Устава, где описывалось тяжёлое положение славянских народов за пределами Российской империи, прежде всего – в Австро-Венгрии. Эти программные документы формулировали некоторые общие положения так называемого христианского социализма, философской базы кирилломефодиевцев.

Особняком стоит «Воззвание к братьям Украинцам». Тут впервые была озвучена идея о необходимости объединения всех и прежде всего православных славян в единую славянскую федерацию вокруг России. Подчеркивалось, что каждый славянский народ должен пользоваться широкой культурно языковой автономией. А сама Славянская федерация должна управляться всеобщим «Славянским собором». При этом Украина должна была стать во главе самого процесса объединения.

Именно в «Возвании» легко заметить соавторство вступившего в братство Тараса Шевченко. И не только потому, что многие рукописные страницы исполнены его прямо-таки художественным подчерком. Спецы по лингвистической стилистики укажут на присущие только Тарасу обороты речи, мелодику построения фраз, кружева предложений и словосочетаний. Само воззвание было своеобразным ответом Кулешу, примкнувшему к братству после изгнания его из Киевского университета св. Владимира, где обнаружился факт подделки свидетельства о якобы дворянском происхождении Пантелеймона. М-м, да! В XIX веке неблагородные поступки осуждались резко и наказывались строго.

Заметим, что именно обиженный властью Пантелеймон Кулиш впервые в истории славянства сформулировал идею абсолютной независимости Украины от кого бы то ни было и прежде всего от России. Разделяли эти взгляды остальные члены «Кирилло – Мефодиевского братства»? Безусловно, нет, Да и сам Пантелеймон не очень проповедовал разрыв украинцев с русским миром.

Относительно Шевченко, то вообще, ни в письмах, ни в дневниках, ни в воспоминаниях современников нельзя без натяжек и казуистики отыскать антироссийские мотивы. В стихах – да, встречаются. И это вполне объяснимо. Казацкую, да в принципе и любую вольницу воспевают практически все поэты, чья человеческая натура воспринимает мир и свою жизнь не иначе, как через призму романтического движения из прошлого в будущее. Ну, и кто заявит, что Тарасу, при всем реализме его творчества, было чуждо романтическое восприятие мира? В том числе и пропаганда идей славянского единства и братской любви? Так что, против кого Тарас Шевченко призывал поднять «секиру» и какие «кайданы» порвать – стоит еще и еще раз поразмыслить. Ведь известно, что самое жестокое рабство далеко не физическое, а рабство интеллектуальное.

Надо признать, видимо, в сердцах, Николай I таки посягнул на интеллектуальную свободу поэта и художника, собственноручно обозначив в указе о ссылке в солдаты запрет писать стихи и заниматься живописью. Как это предписание исполнялось – мы прекрасно знаем. Особенным, можно сказать, пророческим мастерством отличаются шевченковские акварели периода ссылки. Пророческими в том смысле, что самый малосведущий искусствовед легко увидит в них методы работы с кистью, цветом и светом будущих французских импрессионистов и постимпрессионистов. Не думаю, чтобы Делакруа, Эдуард Мане или Ван Гог были знакомы с акварельной техникой нашего Тараса. Но то, что Шевченко – живописец воспринимал окружающий мир далеко не сквозь академические очки бесспорно. А это качество присуще сверхталантливым художникам. Недаром европейские знатоки величали офортиста Тараса Григорьевича Шевченко российским Ребрандтом. Ну, извиним их, не подозревающих в XIX веке о существовании Украины.

Лично у меня Шевченко – офортист вызвал восхищение. Наткнулся я на его альбом «Живописна Україна» в библиотеке АН Украины имени Вернадского совершенно случайно в начале девяностых годов прошлого века. И тут с удивлением узнал, что эта самая живописная Украина не переиздавалась с 1844 года! Что их, шевченковских альбомов, в лучшем случае осталось три-четыре во всем свете. А сами резные рукой Тараса медные доски-клише исчезли в неизвестном направлении. И тут у меня возникло огромное желание воспроизвести «Живописну Україну» репринтом. Поделился идеей со своими друзьями. Сказано – сделано. И через пару месяцев уникальное репринтное издание офортов «Живописной Украины» было передано на реализацию в бывший книжный магазин «Искусство» на Крещатике. Поинтересовавшись, как идут дела, я с удивлением узнал, что в основном альбом приобретают иностранные туристы и гости Киева Курьез? Не скажу. Как по мне, то весьма показательный момент.

Тем летом в столичном Доме учителя на Владимирсой 57 состоялся всеукраинский съезд преподавателей украинского языка и литературы. Прикинув, что на нем должно собраться не меньше четырех сот знатоков и поклонников творчества Тараса, в перерыве между заседаниями съезда мои друзья вынесли в фойе на продажу 120 экземпляров репринтного альбома. Напротив скромного книжного лотка широко развернул торговлю буфет с бутербродами, кофе и десятью ящиками водки. Угадайте, сколько уникальных альбомов удалось реализовать издателям? Правильно, аж четыре экземпляра! Зато водка ушла вся, двести бутылок! Несмотря на то, что она стоила на 20 кравчуковских купонно-карбованцев дороже, чем предлагаемый школьным учителям украинским славистам альбом офортов великого Тараса.

Но факт остается фактом, Николай I идиотский запрет обозначил. Правда и то, что, поразмыслив, император России и сатрап в том же вердикте собственноручно дал право солдату Шевченко Тарасу Григорьевичу на выслугу. А это открывало возможность за года полтора-два сдать экзамен на офицерский чин и, получив вместе со звездочкой на погоны дворянское звание, немедленно выйти в отставку.

Любопытно, что сам поэт признается: офицеры форта Александровский раз десять уговаривали Шевченко сдать соответствующий экзамен. Но все попытки были безрезультатны и превращались во всеобщую забаву, заканчивавшуюся столь же всеобщим возлиянием крепких напитков. Трудно поверить, чтобы физически здоровый человек, блестяще окончивший столичную академию Художеств, где преподавали не только уроки живописи, не мог вызубрить воинский устав и овладеть тремя- четырьмя приемами ружейного ранжира. Значит, что-то останавливало Тараса, что-то крепко накрепко привязывало его к далекой от столичного бытия крепости? Что именно – сие тайна глубокая есть. Старик Гегель говаривал, бойтесь черта и аналогий. Трудно не согласиться с данной сентенцией, но петрашевца Ф.М.Достоевского после нескольких лет сибирской каторги отправили солдатом в Семипалатинск. И так же, как Тараса, с правом выслуги. Федор Михайлович воспользовался этой возможностью сполна и относительно скоро покинув казахские степи умчался в как бы ненавистный писателю Санкт- Петербург.

С затянувшейся по неизвестным причинам солдатчиной Тараса Шевченко все, казалось бы, понятно. Николай Гулак и его тезка Костомаров отсидели первый три, а второй – полгода в Шлиссельбургской крепости, а затем были отправлены в ссылку в губернские города Саратов и Пермь. Это было самое жестокое наказание. На каторгу, в отличие от петрашевцев, соообщество которых в Петербурге было разгромлено в 18949 году, никто из кирилломефодиевцев не загремел. Спрашивается. Откуда такое снисхождение со стороны сатрапа? Самая распространенная версия заключается в том, что ни шеф жандармов князь Орлов, ни Николай I особой крамолы в киевском братстве не увидели. Ослепли, что ли? Думается, что им обеим пришлась по душе сама панславянская идея объединения братьев по православной вере вокруг России.

Только вот вся штука в том, что с идеями киевских христианских социалистов был знаком и великий инквизитор Европы. Именно так окрестили современники канцлера Австро-Венгерской империи князя Клеменс Венцель Лотар фон Меттерниха Виннебург Бельштейна. А вот ему, как и его императору Фердинанду Габсбургу, подобные проекты были костью в горле. В уставе, и в особенности в «Воззвании к братьям украинцам» они увидели посягательство на незыблемость европейских границ, установленых Венским конгрессом 1815 года после разгрома наполеоновской Франции. Свои опасения они и высказали в послании Николаю I. Дабы успокоить керманычей Австро-Венгерской империи и продемонстрировать свою лояльность русский, царь приказал князю Орлову разобраться с зарвавшимися украинскими объединителями. Но не очень жестоко.

…Между те мой автобус с большим опозданием добрался до Киева. Свистопляска всех выше перечисленных мыслей в моей башке прекратилась, завершившись крамольным как для шароварных патриотов выводом: никаким мессией и тем более большим пророком для Украины и украинцев Шевченко никогда не был. Талантливый поэт, более, чем талантливый живописец и гениальный офортист Тарас Григорьевич Шевченко безусловно заслуживает соответствующего почитания и занимает достойное место не только в украинской, но и в мировой культуре.

Домой я попал поздно ночью, и, помянув Олеся Бузину доброй стопкой коньяка, лег в постель. И мне приснился сон. Я – абсолютно городской житель – нахожусь в украинской хате из тех, какие называют шевченковскими. Но почему-то одновременно вижу ее и с внешней стороны. И тут – хотите, верьте, хотите – нет, в хату входит Тарас Шевченко! В бараньей камилавке и в суконной свитке. В его глазах неимоверная усталость и бесконечная грусть. Пристально смотрит на меня и начинает говорить стихами, естественно, українською мовою.

Под пристальным взлядом Тараса строки вливались в меня, казалось, от волос до последней клеточки ногтей. И тут я очнулся весь в мокром поту. Семья спала, я помчался на кухню и записал услышанное во сне. (Замечу, последний раз я писал на украинском языке экзаменационное изложение, оканчивая в 1958 году семилетку в русскоязычной школе небольшого донбасского городка Артемовска).

Вот эти стихи… мои ли, Тараса ли, кто знает? Стихами я не баловался даже в детстве.

ххх

Діти, мої діти! Що ви накоїли!
З сивого Тараса – ідола зробили.
Майже в кожній хаті, навіть не хрещеній,
Замість Іісуса – висять мої вуса.

На моїй могилі водять хороводи –
Русь святу продали, як оті уроди,
Що Христа розп’яли за падлюче срібло,
Породив на світі іудине бидло.

Воно нашу неньку всю замордувало,
Бандита Бандеру – героєм назвало.
Іудині легати молодь обманули.
Заповіт Кирила – з дуру позабули
І його святиню з свого серця здули.

Що батьки зробили – вщент все зруйнували.
Нашу рідну віру сучїм ляхам здали.
Перед іноземцем на коліна встали,
З рук його кровавих хліба заблагали.
Біс заокеанський нас не нагодує –
Кайдани довічні він для всіх готує!

Щоб здобути волю – треба працювати,
Вогнепальну зброю – в арсенал сховати.
За кирильске братство я пішов в солдати.
Про слов’янське братство мріяв біля хати,
Де садок вишневий тихо розквітає,
Всіх слов’ян до серця мово збирає.

Игорь Бахмутский
Ясная поляна – Канев – Киев.