Миротворец в бушлате
Сегодня Олесю БУЗИНЕ — 49
Кто молится — пусть помолится. Кто помнит — пускай вспомнит.
Жаль, что не ставят памятников-карикатур.
Я бы в честь Бузины памятник-карикатуру, памятник-злейшую сатиру воздвиг бы.
Бузины на нем не будет, он убит, он мертв. Есть лишь надгробие. И масса — зомбических персонажей. Одни — скрюченные черви, как рисовали раньше в книжках Гоголя, другие — те же — Гоголевские герои, лоснящиеся от жира и облизывающие шоколад, которым обтекает надгробие, а самый пухлый и румяный жирный Плохиш из Гайдара стоит и поливает сверху на могилу все это это сладкое коричневое липкое гадкое. Падальщики-падальщики-падальщики — их надо будет много изобразить, с клыками, с крыльями, стремящимися урвать от смерти кусок. Примерно 100-200 надо будет разместить иуд, кто знал лично, а после сказал — ну заслужил же... И нациков в фуражках, с засученными рукавами, при бородках и в наколотых свастиках, с автоматами по кругу, и бомжей-петлюровцев в рваных ватниках у их ног, на цепях...
Повторяю и повторять буду. Позиция у меня такая.
МИРОТВОРЕЦ В БУШЛАТЕ
Последний раз я разговаривал с Олесем Бузиной по телефону в январе того злосчастного года, когда его приговорили к смерти. Возможно, приговорили уже тогда, в январе. Он должен был это чувствовать. Он чувствовал. Он, конечно, чувствовал. Перед смертью он кричал нам об этом с телевизионных экранов.
В прошлом апреле, когда его не стало, я по-новому услышал песню легендарного русского рок-поэта Александра Башлачева «От винта!» Словно этот гимн прощания с жизнью был адресован последнему апрелю Бузины.
«Холодный апрель. Горячие сны.
И вирусы новых строк в крови.
И каждая цель ближайшей войны
Смеется и ждет любви».
Бузина всегда смеялся. У него был громогласный победоносный смех. И при общении смеялся, и в ответ невозможно было хотя бы не улыбнуться, и большинство его публицистических выступлений не обходилось без хохота. Смех над ханжеством и цинизмом, над лицемерами и лгунами, над идеологическими и пропагандистскими штампами, над вбитыми в мозги сограждан клише, над твердолобым ура-патриотизмом, над отвратительными рожами представителей политической элиты.
Умением пошутить, съюморить, не просто обличить зло или порок, а элегантно их осмеять-обстебать обладают далеко не все журналисты, отнюдь не все писатели. Острый ум — дар светлейших голов. Писать ярко и смело, так, чтобы стиль твоего мышления заинтриговывал всякого, даже того, который мало знаком с предметом, производить бесконечные революции в сознании читателей, — ну, кто сегодня среди нашей братии утруждает себя такой работой мозга? Мы стали достаточно расчетливыми, чтобы позволять себе сизифов труд писать о сиюминутном, как для вечности.
А его исторические раскопки. Мало того, что он перелопачивал кипу источников, он относился к новым к находкам как к сокровищам, разглядывая детали с искренним, можно сказать, детским изумлением, докапывался до глубин с удалью и задором, без тени академической усталости и тоски на лице.
Поднимите руки те современные герои пера, которые хоть раз изучали материал для публикаций, сутками не вылезая из библиотеки? Лес рук. Лично я знаю только одного такого украинского исследователя-публициста. Да-да, последнего героя нашего онлайна.
Что говорить — подобрать к строке синоним, который единственный может прозвучать, как верная нота в песне — это уж слишком многого от нас хотят, нам столько не платят и не для того мы становились журналистами.
Бузина любил мыслить. Украшать мысль образами. Творить. Писал, раздумывая и растолковывая, что опять же редкость для модерновой скоростной журналистско-копипастной профессии. Какое-то время я «Сегодня» и покупал, чтобы прочесть в метро очередное путешествие Бузины в историческую даль.
...В январе я позвонил Бузине, узнав, что он стал шеф-редактором «Сегодня». Я прифигел, конечно, от этого назначения (на кой чёрт это ему?), но дай, думаю, позвоню-поинтересуюсь, нет ли свободного литературного станка и сколько там нынче платят?
И дёрнул же меня тот напомнить о себе оригинально (а мы с Бузиной не виделись года четыре с последней нашей встречи, прежде являясь шапочными знакомыми) и, перейдя на украинский, не поверите, представился членом радикальной организации националистов:
«Це пан Бузіна? — спросил. — Зі спілки націоналістів вас турбують».
Думал, услышу в ответ знакомое «ха-ха-ха».
Однако разговор получился скомканный, да вообще разговора не вышло, Бузина меня не узнал и после того, как я о себе напомнил, сказал, что перезвонит, но не перезвонил. Очевидно, не до шуток было в тот момент.
Но, каюсь, даже его убийство я вначале воспринимал, как дерзкий черный фейк, как вымысел, как инсценировку. Ибо если бы не было этого убийства, его надо было придумать. Настолько оно вписывалось в формат диктуемой народу вражды. Заткнуть рот самому громогласному и неугодному журналисту Украины...
Даже когда проходил у гроба с телом Олеся в Лаврской церквушке, его умиротворенное лицо... «Словно из воска», — нашептывал мозг, отказываясь верить в реальность происходящего, но душераздирающий женский ор, и тогда уж «Господи, помилуй!».
Бузина не был мне родным и близким человеком (он в течение недолгого периода работы в редакции «2000» регулярно наведывался в наш с Вадимом кабинет поболтать за чашкой чая), может быть, поэтому я не пролил по этой трагедии ни слезы. Я испытывал и испытываю другое чувство. Словно на моих глазах изуверы-маньяки разорвали-изгадили великолепный художественный музейный шедевр.
Словно кто-то взял и вот так безжалостно, назло, вдребезги, об асфальт, пластинку с любимыми песнями. Трах! Всё, больше не услышишь. И тебя пронзает озноб от чудовищной несправедливости, ужаса, который надолго наполнит, скуёт безнадегою и страхом.
И из толпы: «Поделом ему, правильно, что разбили, вражеская пластинка, а не фиг было...» Гнусное воронье злорадное карканье... «Пал, оклеветанный толпой».
«Без трех минут бал восковых фигур. Без четверти смерть.
С семи драных шкур — да, хоть шерсти клок.
Но как хочется жить — не меньше, чем спеть.
Свяжи мою нить в узелок».
Я был немало удивлен его назначением на пост редактора. Да, Бузина обладал огромной работоспособностью и самоотдачей, успел снискать славу публичной персоны, бойкого оратора, телезвезды (и за всем этим тоже — огромная постоянная работа над своим образом, включая закаливание и физические упражнения, исключая коллегиальные попойки и другие излишества), но он отличался и мужской прямотой, принципиальностью, упрямством. Он всегда стоял на своем. И предпочёл стоять в самый опасный тревожный роковой момент, когда ведь даже не разобрать, с чьей стороны прозвучат выстрелы, палачам чьей идеи всего более понадобится твоя сложенная буйная голова.
Он как-то пояснял мне, что своим характером обязан своей фамилии: «Ты когда-нибудь нюхал бузину? У нее такой резкий запах. Ух, прошибает! Отличное лекарственное растение. Ее используют и как средство для борьбы с грызунами, ха-ха. Так что мне сам бог велел распугивать всяких серых мышек и крысиных выродков».
Да, мне сложно было представить этого резкого парня на редакторском, политическом, да чего уж там — фарисейском посту в наши смутные отвратительные времена. Еще и на посту финансовой структуры, оказавшейся в самых жестких обстоятельствах — на линии огня, на линии разлома... И нисколько не удивил его последний громкий хлопок дверью.
Выстрелы в Бузину — это выстрелы в дух отважной публицистической мысли. Думаю, они были произведены, прежде всего, в неутомимо декларируемый Олесем сначала призыв сберечь, а после — восстановить мир на Востоке Украины, прекратить братоубийственное взаимо-самоистребление.
Очевидно, это не входит в планы сильных мира сего.
Отныне многие поостерегутся последовать его примеру и не станут публично демонстрировать, что украинец может себя чувствовать в России, как дома. Вот ведь какой парадокс: писатель, который в мирное время пестовал милитари-имидж, ходил в бушлате, военных ботинках и головных уборах, коллекционировал всякое солдатское снаряжение и прочел мне пару лекций об армейских стилях разных государств Первой мировой... в момент, когда принц войны вновь взгромоздился на трон со своей иезуитской плетью, именно известный знаток войнушек прошлого положил душу ради мира на нашей земле. Погиб миротворцем.
«Эй, дырявый висок, слепая орда,
Пойми, никогда не поздно снимать броню.
Целуя кусок трофейного льда,
Я молча иду к огню».
И ещё один парадокс. Бузина стал первым в Украине журналистом, который посмел «свалить» с постамента украинское «наше всё»: на место каменного идола Тараса он установил небеспорочного, но живого художника-поэта. Но когда памятники другому идолу стали валить по-настоящему, с пролетарской злобой и дикарской агрессией, он был одним из самых активных противников этого безобразия. Вот и отмечайте, как отзывается слово. Когда его произносит добрый человек, пусть и насмешник, но созидатель, выдумщик любопытных гипотез, творец иных взглядов, оригинального мировоззрения. И когда глаголят демиурги-опустошители...
По отношению к убитому коллеге без капли сожаления, кто с холодным молчанием, а кто и усматривает в этом справедливый закон возмездия, увы, становится понятно, что украинское общество в целом подготовлено для продолжения беспощадной войны с «русским миром» внутри себя самого. И это типа — интеллигенция. А многие готовы убивать. За небольшие, надо понимать, деньги. А там — недалеко и до резни.
Поэтому и не страшно об этом говорить вслух: выбор на взаимную ненависть уже сделан, она разогревается, усиливается, заливает сознание кровью, и какая разница, пришьют тебя за журналистское выступление или за не вовремя и не к месту оброненное слово. Ведь понятно, что ситуация дает озабоченным беспредельщикам все основания для низложения всякого подозрительного элемента. Но пуля профессионального киллера видится «благом» все же большим, чем кулаки озверевших сограждан. Убитым проще, чем изувеченным, и чем тем, кому переживать смерти близких людей, разруху, голод, страх.
Я пишу эти строки в годовщину со дня убийства Бузины, 16 апреля 2016 г. Что можно сказать после года так называемых расследований этого преступления? Честно говоря, об этом вообще говорить не хочется. Об этом говорить стыдно.
Просто штрих. На днях появилось обширное журналистское расследование убийства адвоката Грабовского, который погиб в конце марта. Адвоката. Через неделю после убийства.
Относительно журналиста Бузины — ни одной попытки провести собственное журналистское расследование за год. А был яркой литературной звездой ряда изданий.
Это и о нашем страхе, и о журналистской солидарности (а не миф ли она вообще?), и к вопросу о разных интересах к резонансу в одном случае и мертвой тишине в другом. Мы только и смогли, что проследить да кое-как проанализировать ход официального расследования, излить негодования, приняв как должную удобную кому-то подложную версию, также, к слову, нацеленную на углубление раскола.
А сколько еще будет наговорено пустопорожних слов об отсутствии политической воли, попыток возобновить и замять уголовное дело, всевозможных спекуляций с танцами на костях... В чем винить, конечно, можно будет многих.
Я вспоминаю президентскую реакцию на террористические акты к французским (помните, даже слетал в Париж) и киевскому журналисту (ни слова сожаления). Что же получается? Глава державы готов понять и оправдать провокации в отношении чувств верующих людей и готов сострадать чужеземным художникам, осквернявшим церкви и мечети, но не согласен сочувствовать родным и близким самого известного провокатора-интеллектуала Украины, недавно возглавлявшего одно из самых крупных отечественных СМИ? Притом, что, в основном, провокации Бузины лишь сопровождали его глубочайшие исследования, делали публицистические выступления острыми, интересными, сочными. Без этого в наше время и не добиться популярности, а Олесь стремился светить до дней последних донца.
Заметьте: блюстители национальной чистоты не приводят тех его цитат, которые бы объясняли их к нему лютую ненависть. В Москву ездил? Так Администрация президента и «Рошена» на каждодневной связи с Москвой. О майдане говорил, что «нас с тобою на... ли»? Так истовые патриоты первыми об этом орать должны. Уже и орут.
Но в майдане, на мой взгляд, и заключается основная причина того молчаливого презрения администрации к яркому и бескомпромиссному писателю, сыну того Киева, которому уже Царствие Небесное — соболезнование семье авторитетного критика революции было невозможно просто потому, что это уже черный юмор в отношении «церкви», которая освятила путь нынешнему правителю на царствование, а там, по всему, шутить не принято.
...Тогда в Лавре, в день прощания с Бузиной я спросил у Бога и души Олеся: и что же дальше-то, как быть?
Природа ответила, что у нее четыре времени года: она менялась от летнего луча до ледяного града. Отчаянным плачем и суетными разговорами молодой парочки, «писать ли о похоронах в Фейсбук или опять накинутся»? Двумя голубями, слетевшими с креста. Девчурками лет 10-12 в косынках в прощальной очереди. Возвышающим колокольным звоном Лавры, продолжавшей радоваться Воскрешению.
В залитых слезами городах надо продолжать находить причины для радости и силы улыбаться. Чтобы не сойти с ума и чтобы хоть как-то предотвратить ледяное исчадие града.
Не плачь, не жалей. Кого нам жалеть?
Ведь ты, как и я, сирота.
Ну, что ты, смелей! Нам нужно лететь!
Ану от винта! Все от винта!
