Богдан Хмельницкий принимает послов Львова

Книга, посвященная Захер-Мазоху

Один мой знакомый, урожденный львовянин, считает, что «Львів — вельми мазохістське місто». Не знаю, на сколько он прав, но скажу, что вышедшая недавно «Хроника города Львова» Дениса Зубрицкого действительно посвящена Захер-Мазоху. Правда не автору «Венеры в мехах», а его папе Леопольду — директору полиции Королевства Галиции и Володимерии и представителю Галицийского музыкального общества — «в знак высокого уважения».

Впервые книга увидела свет в 1844 году тиражом всего 300 экземпляров. В прошлом голу ее наконец переиздали. Несмотря на широкое распространение грамотности, тираж вырос незначительно. Всего до 2000 штук. Так что «Хроника» по-прежнему — раритет.

Денис Зубриикий — украинский историк XIX века. Он родился в 1777 году всего через пять лет после того, как Львов отошел к Австрии. Гимназистом случайно попал во львовский архив регистрировать документы и обнаружил, что у него в руках — бесценное историческое сокровище. Книги свои писал по-польски. Хотя австрийская цензура кромсала их именно за «антипольские» выпады. Польское лобби по-прежнему было очень сильно в Австрии, а многонациональная империя, как огня, боялась всяческих межэтнических разборок.

Но шеф львовской полиции Леопольд Захер-Мазох тем не менее оказался поклонником таланта ученого и даже, как писал сам Зубрицкий, «ободрял его». В результате такого парадоксального симбиоза полиции с наукой и увидела свет «Хроника города Львова».

Впрочем, несмотря на поддержку просвещенного полицейского, цензура читала труд два года и разрешила к печати только с существенными купюрами. Но и то, что уцелело, в высшей степени достойно внимания.

За прелюбодеяние сжигали

Средневековый Львов населяли четыре нации — поляки, православные украинцы, называвшиеся «русинами», евреи и армяне. До конца XV века все эти группы жили в относительном согласии, но в следующем столетии, как пишет Зубриикий, «между ними уже начали появляться ненависть и гордыня».

Город принадлежал польскому королю. Поляки были и самой многочисленной и влиятельной частью его населения. Как католики они с презрением смотрели на представителей других вер.

В 1518 году Львов потрясла жестокая расправа, имевшая в основе как раз такой межэтнический конфликт. Какой-то вдовец армянин Ивашко завел служанку Софью «латинского обряда», то есть польку. Как сказано в приговоре, он даже «оплодотворил ее». Это, пишет Зубрицкий, «дошло до ведома рады, которую возмутил не столько сам грех, сколько то, что он, будучи неверным (ибо такими считали армян и русинов), решился проявить свою страсть к христианке».

Суд, рассмотрев дело, признал его «не терпящим промедления святотатством» и приказал сжечь влюбленную парочку, что и было тут же воплощено в жизнь.

«Неверные» армяне не могли понять «справедливости» этого городского суда и подали иск на его действия королю. Тот, осудив поведение львовской юстиции, приказал выплатить компенсацию наследникам сожженного армянина и, кроме того, каждому члену его общины «по двадцать грошей». Деньги выплатили, однако обиженные армяне вернули их магистрату «из благородной гордости». Несчастного зажаренного Ивашка королевская милость, естественно, не воскресила.

Панорама Львова

Вообще с развлечениями во Львове как-то не складывалось. Религиозного изуверства хватало. Зато веселье находилось в постоянном дефиците. В 1473 году — том самом, когда в Кафедральном соборе «установили большое распятие», некий заезжий купец решил поправить ситуацию и открыл публичный дом.

Благочестивые туземцы тут же подали на него в суд и изгнали из города вместе с сообщниками, а имущество публично сожгли. Дом «новатора» рядом с еврейской школой долго стоял незаселенным из-за «этого печального события». Только через сто лет «деревянный дом разврата» продали некому Нахману.

При таких нравах нехватка женщин доводила львовских тинэйджеров до уголовщины. В 1580 году двое молодых мещан, переживавших период гиперсексуальности — Павел Еленек и Урбан Убальдини (в многонациональном Львове попадались и такие уникумы), поссорились на свадьбе из-за права потанцевать с симпатичной Анной Вильчковной. Еленек засадил Убальдини в зубы. Тот отплатил смертельным ударом, от которого соперник уже не оправился. Умирая, бедняга по-христиански простил конкурента и даже побеспокоился, чтобы тому сохранили жизнь. По-средневековому трогательная и дурацкая история закончилась тем, что Убальдини женился на Анне и стал патриархом славного и многочисленного рода.

В таких пикантных забавах незаметно проходило время, перемежаясь для остроты ощущений набегами татар. Но что Львов запомнил по-настоящему, так это появление под его стенами огромной армии Богдана Хмельницкого.

Зрелище действительно многократно превосходило по масштабу жалкие драки на чужих свадьбах и скромные сожжения одного-двух напроказивших горожан.

Здравствуйте, мы — казаки!

Современная книга «Наш город — Львов», которую жители столицы Галичины изучают на уроках «львовознавства», утверждает, что гетман Богдан Хмельницкий «не был заинтересован во взятии Львова, хорошо понимая, что этот старинный украинский город будет не только ограблен, но и разрушен, и первыми жертвами станут, конечно, украинцы».

Зубрицкий обрисовывает картину куда колоритнее. Во Львове находилось меньше двух сотен солдат и масса добропорядочных горожан, мало пригодных к боевым действиям. Серьезного сопротивления это воинство оказать не могло. Судьба же украинцев-львовян интересовала Хмельницкого ничуть не больше, чем поляков, армян и евреев. Иначе с их помощью он легко бы захватил старую столицу Льва Даниловича. Но тогда армия гетмана попросту ограбила бы город, перепилась и, утратив стимул воевать, разбрелась бы по домам.

Как мудрый вождь Хмельницкий поступил иначе. Он взял со Львова контрибуцию, предпочитая делить кассу лично, а не пускать такой интересный исторический процесс на самотек.

Сначала в качестве аргумента для завязывания переговоров гетман захватил Высокий замок. Согласно реляции львовского купца Андрея Чеховича, «казачество немедленно туда ворвалось и, будто хищные волки в овчарне, без уважения и исключения до последнего вырезали, поубивали и истребили молодых и старших годами, взрослых и малых людей обоих полов, не щадя ни седобородых старцев, ни невинных детей. Опустошив замок и окрасив кровью его стены и траву, густо забросали башни трупами, они покинули его и отошли».

Львовяне поняли, что ждет их в случае несговорчивости и не медля отправили депутацию для переговоров. Католиков представлял пан Вахлевич, русинов, т. е. украинцев, — пан Лаврисевич, а армян — пан Зухнович. «Допущенные к Хмельницкому — пишет очевидец, — мы встретили радостный и человечный прием, он сам угостил нас горилкой, и мы долго говорили с ним прося иметь уважение к столичному руському городу... Он заплакал на нашу речь и выложил все обиды, которые претерпел и он, и Войско Запорожское от разных особ, но от указанной суммы выкупа никоим образом не хотел отступить». Сумма, названная казачьим вождем, впечатляет и сегодняшних бухгалтеров — миллион.

Хмельницкий очень сочувствовал львовянам. Тем более что и сам совсем недавно пережил нечто подобное, когда поляки отобрали у него под Чигирином хутор. Но оставаясь реалистом, он не мог дать воли эмоциям. Для убедительности гетман пригласил на переговоры Тугай-бея — своего татарского союзника. Тугай с таким пылом попенял львовянам за несколько подстреленных татар, что те сразу же согласились на все условия.

Три недели собирали контрибуцию наличными и товарами. Платили все — и поляки, и украинцы, и армяне, и евреи. Кроме того, Хмельницкий лично получил 20 000 злотых одеждами и, так сказать, «сувенирами». Последним к раздаче подоспел обойденный Кривонос. «Я тоже много что смогу и уже смог, — сказал он, — и если бы захотел, Львов еще набрался бы страха. Поэтому я не могу быть хуже других. Меня тоже следует уконтентировать сотней-другой золотых!» Сотня-другая обернулась на самом деле пятью тысячами.

Простые же повстанцы и казаки «перепили в городе горилку большими бочками, меды — лубочками, вино — полукубками, а мальвазию — баклагами». Удовлетворившись, армия ушла в сторону Варшавы: «Великою толпою, в окружении захваченных в неволю пленников, а следы неисчислимых лошадей и рогатого скота покрыли окрестные поля на восемь миль, глаз охватить такие густые полки».

***

Богдан Хмельницкий был самым удачливым из покорителей львовской твердыни. Подвиг его пытались повторить. Но до финансового успеха гетмана так никто и не дотянулся. Даже Карл XII. Шведскому королю, взявшему город в 17043 году, досталась куда более скромная сумма — 70 тыс. злотых с поляков и армян, 50 тыс. злотых — с украинцев, 40 тыс. злотых — с евреев и 33 тыс. — с духовенства. В пять раз меньше, чем получили Богдан с Тугай-беем!

Олесь Бузина, опубликовано в газете «Киевские ведомости» от 1 февраля 2003 года