Иллюстрация: Валерий Ланский

В сборнике «Найкращі твори за новою шкільною програмою». Варите зелье, девки! Теперь можно!

Перегруженного современного школьника решено учить по шпаргалкам. Сборники их отныне издаются вполне легально под завлекающими рекламными названиями «Найкращі твори за новою шкільною програмою» или «250 кращих творів з української літератури».

С эпитетом «кращі» можно поспорить. В большинстве случаев «образцовые» сочинения представляют собой шаблонные панегирики изучаемым в школе писателям, напоминающие заздравные речи подгулявших гостей на золотой свадьбе. Такая, я бы сказал, ресторанная риторика типа: «Коли читаєш вірші Максима Рильського, то ніби йдеш битам шляхом, а навколо розляглися безмежні поля України. Творчість його невичерпна». Или: «Тичина — один з найкращих ліриків в українській літературі. Він зробив величезний внесок в ліричну творчість України».

Иллюстрация: Марина Туровская

Но иногда стремление прославить родное болото доходит у составителей полных собраний шпаргалок до абсурда. И тогда они на черное говорят: «Белое!», а на самогон — коньяк. И даже убийцу готовы прославить как «воплощение моральной красоты».

На роль эталона нравственности у них попала Маруся Чурай — героиня романа в стихах Лины Костенко. Известная тем, что «отруїла Гриця».

УКРАИНСКАЯ САФО ЭПОХИ ХМЕЛЬНИТЧИНЫ

Родная история любит ходить по кругу. Задолго до того, как Лесе Украинке припечатали подобострастно провинциальное прозвище «украинской Сафо», ту же кличку носила еще одна поэтесса. Звали ее Маруся. Жила она в Полтаве в середине XVII века и была дочерью казачьего урядника Гордея Чурая, казненного поляками в 1638 году.

В исторической памяти Маруся застряла в основном благодаря песне «Ой не ходи, Грицю, та й на вечорниці», а еще как одна из первых украинских женщин-химиков. Она знала где, когда и какое зелье копать, в каких пропорциях его смешивать и как за считанные минуты молодого, здорового, только что скакавшего в гопаке казака превратить в неподвижно лежащий труп в шароварах.

Жертвой научных познаний Маруси и оказался Григорий Бобренко — казак того же Полтавского полка. Пообещав взять поэтессу в жены, он неожиданно изменил решение и женился на некой Гале Вишняк. Пылкое сердце девы-химика не выдержало и подсказало травонуть незадачливого Грицька, о чем осталось собственноручное стихотворное признание Маруси:

У неділю рано зіллячко копала,
А у понеділок переполоскала.
Як прийшов вівторок — зілля ізварила,
У середу рано Гриця отруїла.
У четвер надвечір Гриценько помер,
А прийшла п 'ятниця — поховали Гриця.

Можно ли после этого называть Марусю «воплощением нравственной красоты украинского народа»? Трудно сказать. По современному Уголовному кодексу, она пошла бы по статье «преднамеренное убийство с отягчающими обстоятельствами» (Гриць-то полтора дня мучился, выхаркивая перед смертью свои внутренности).

Но если взять в качестве основного правила народной морали принцип: «I сам не гам, і другому не дам!», то тогда, конечно, Маруся — идеал. Действовала она строго по его рекомендациям. И сложенная ею песня имеет любопытное продолжение:

А в суботу рано мати дочку била:
— Нащо ж ти, доню, Гриця отруїла?
— О мати, мати, жаль ваги не має:
Нехай же Грицько двоіх не кохає!
Нехай він не буде ні тій, ні мені
Нехай дістанеться сирій землині.

По версии, изложенной князем Шаховским в статье «Маруся — малороссийская Сафо» (в книге «Сто русских литераторов», т. І, СПБ, 1839 г.), от казни отравительницу спас только Богдан Хмельницкий. Психически неуравновешенную полтавскую барышню он помиловал «с учетом головы» ее отца, казненного в Варшаве.

После помилования Маруся недолго жила на свете и умерла в 1653 году в возрасте двадцати восьми лет. Как утверждает Шаховской — в покаянии.

Как бы то ни было, эта бессмысленная уголовная история сумела поразить даже наших диковатых предков, живших в ту эпоху, когда людей резали чаще, чем свиней.

ОТМЫВАНИЕ ПЕРВОЙ СТЕПЕНИ

Но о поэтически одаренной отравительнице, наверное, забыли бы, не вмешайся в ее посмертную судьбу Лина Костенко. Ровно два десятилетия назад эта талантливейшая поэтесса напечатала роман в стихах «Маруся Чурай». Книжка, вышедшая в издательстве «Радянський письменник» мизерным для застойного времени тиражом 8000 экземпляров, сразу стала раритетом. На фоне тогдашних писаний Драча и Павлычко она смотрелась просто потрясающе, подтвердив, что украинская литература может еще что-то, кроме лакейской службы в фойе ЦК КПУ.

Подобно тому, как Генрих Сенкевич в «Огнем и мечом» создал польский романтический миф, Лина Костенко сумела довести до высшего градуса поэтизации украинскую действительность XVII века. Перечитывать ее роман интересно до сих пор. Как детектив:

Панове судді! Важко розібрати,
що і до чого, як воно було.
Нехай простить і та, і друга мати,
а їхні діти учинили зло.

Естественно, Лина Костенко не могла оставить Марусю банальной отравительницей, свихнувшейся от ревности, а потому пошла на поэтический вымысел. В ее романе Гриць отравился сам — по ошибке выпив яд, который обманутая им девушка приготовила для себя:

Не помста це була, не божевілля,
Людина спроста ближнього не вб'є.
Я не труїла. Те прокляте зілля
Він випив сам. Воно було моє.

Но нигде в романе Маруся Чурай не числится в эталонах нравственности. Да и не может она им быть! Попытка лишить себя жизни — грех не меньший, чем убийство ближнего.

Правда, обо всем этом составители сборников образцовых сочинений, призванных размножаться в бесчисленных подражаниях, почему-то забывают. В одном из них («250 кращих творів з української літератури») сказано даже так: «В образі Марусі втілено найкращі риси українських дівчат».

Теперь, чтобы дотянуться до идеала, современным девчонкам нужно будет если не отравить парубка-изменника, то хотя бы отравиться самим. Или в крайнем случае попробовать утопиться — есть в романе Костенко и такой эпизод.

А по мне, будь эта Маруся хоть трижды эталоном — все равно не женился бы. На кой черт мне дома специалистка по ядам? Неужели это самые необходимые рецепты для семейной кухни?

Но не исключаю, что если дела с «найкращими творами» пойдут так и дальше, то лет через сто наш современник Оноприенко будет числиться уже не в серийных убийцах, а в воплощениях нравственной красоты.

Олесь Бузина, газета «Киевские Ведомости», 6 ноября, 1999 года.