Тайны следствия над первым украинским президентом.

К сожалению, об этой книге почти не говорят, хотя она появилась несколько лет назад. Ее «недостаток» в том, что она слишком сенсационная. Основанное на подлинных архивных документах исследование Владимира Пристайко и Юрия Шаповала «Михаил Грушевский и ГПУ-НКВД» ставит под сомнение миф о первом украинском президенте.

«МЫ ГОТОВЫ ПЕРЕСТУПИТЬ ЧЕРЕЗ ТРУПЫ...»

Грушевский вернулся в Советскую Украину в 1924 году. Но первые шаги к этому предпринял четырьмя годами раньше. Причем он сам обратился к советской власти, отправив в ЦК КП(б)У письмо, в котором признавал заслуги большевиков в борьбе с капитализмом и уверял, что осознал, как и другие украинские эсеры, «помилковість стремлінь ізолювати Україну від загального розвитку шляхом будь-яких політичних комбінацій». Вместе с соавтором этого послания О. Жуковским «первый президент» даже подчеркивал, что отказался от поддержки националистов и принял принципы III Интернационала. О том, что за всех украинских эсеров он расписывался несколько преждевременно, свидетельствует попытка Заграничного комитета этой партии предостеречь политика-профессора от возврата в Украину. Однако Грушевский не внял однопартийцам.

Центральный комитет Компартии Украины не сразу дал согласие на просьбу ученого и даже признал поначалу момент для его приезда «несвоевременным». Но потом принял игру. Тем более, что в письме к председателю Совета народных комиссаров УССР Раковскому Грушевский утверждал: «... ми були готові переступити через трупи наших партійних товаришів, що безвинно погинули від червоних куль, через попіл наших культурних скарбів, понищених «на страх українській контрреволюції» більшовицькими генералами, були готові працювати під вашим проводом...».

Комментировать такое трудно. Погибшие герои Крут, вдохновлявшиеся некогда писаниями экстравагантного профессора, теперь всего лишь «трупы». Ну, как не пойти навстречу «раскаявшемуся» националисту? И большевики пошли.

Впрочем, каждая сторона преследовала свои цели. Грушевский стремился вырваться из Австрии, где к нему исчез интерес, а власть социалистической Украины — расколоть украинскую эмиграцию, используя авторитет бывшего президента. Для этого она мастерски сыграла на честолюбии Михаила Сергеевича, намекнув, что будет способствовать выдвижению его кандидатуры на должность президента ВУАН (Всеукраинской академии наук).

Михаил Грушевский в Советской Украине. Киев, 1928 год. Торжественное заседание в связи с 70-летием академика Тутковского

Однажды Грушевскому уже удалось сыграть на клавишах мировой политики. Еще перед Первой мировой войной он, играя на русско-австрийских противоречиях, выбил себе кафедру во Львовском университете. Новая игра казалась повторением пройденного. Но на сей раз профессор не понимал, с кем сел играть — большевики даже отдаленно не напоминали либеральных австрийцев довоенных времен, расплатившихся за лояльность теплым университетским местом.

ПОД КОЛПАКОМ ГПУ

После возвращения в Украину Михаила Грушевского зачислили в ВУАН на должность зав кафедрой украинской истории. Первым его шагом в возобновлении научной деятельности стало определение на эту же кафедру дочери и племянника. Вторым — погружение в привычную суету околонаучных интриг. Среди украинских ученых, хлопотавших перед советским правительством за возвращение Грушевского, были видные историки Агатангел Крымский и Сергей Ефремов. В сообщении агента ГПУ, следящего за академиком, появилась красноречивая фраза о «подшефном»: «Начал вести борьбу с группой Крымского и Ефремова...»

Но вскоре эта мелкая мышиная возня потеряет всякий смысл. Знаменитая фраза Остапа Бендера: «Куда вы? ГПУ само за вами придет» обретет смысл и в жизненной фабуле первого президента.

Весной 1931 года доблестные чекисты создают дело об очередной «контрреволюционной организации» — Украинском национальном центре. Двадцать третьего марта Грушевского арестовывают в Москве и перевозят в Харьков — тогдашнюю столицу Советской Украины. А уже через пять дней он сознается в том, что тоже принадлежал к центру. Третьего апреля арестованного допрашивает Всеволод Балицкий — глава ГПУ УССР, и в тот же день академика отправляют назад в Москву, к Агранову — начальнику Секретно-политического отдела ОГПУ СССР. И тут Грушевский резко меняет свои показания, отвергая существование и самого УНЦ и свое участие в нем.

Агранов — начальник секретно-политического отдела ОГПУ СССР

Агранов — кстати, приятель покойного уже Маяковского, интересуется, что заставило академика оговорить себя? И получает следующий ответ: «Мені важко говорити про це. Я не належу до породи героїв і не витримав 9-годинного нічного допиту. Я стара людина, сили мої давне підірвані. До тюрьми я був вкинутий у грипозному стані. Я не витримав різякого фізичного впливу на мене не застосовувалося. Але мені був пред'явлений цілий ряд томів, де майже на кожній сторінці фігурувало моє прізвище. Мене переконували в тому, що я, як ідейний вождь свого руху, повинен взяти на себе відповідальність за контрреволюційну діяльність організації в цілому і дії окремих її керівників, а також підтвердити дані ними свідчення, що, безумовно, приведе до пом'якшення участі всіх притягнутих у цій справі осіб. У стані повної бузвихідності і відчаю я погодився підтвердити свідчення Мазуренка, Чечеля, Гр. Коссака та інших».

Полсотни человек по делу УНЦ засудили в феврале 1932 года в закрытом порядке. Грушевского среди них не было. Он остался под присмотром спецслужб до конца жизни.

Могила Грушевского на киевском Байковом кладбище

Но возникает вопрос: почему он, прекрасно осознавая, что не принадлежит к «породе героев», шел туда, где победить мог только настоящий герой? Не было ли это проявлением той же человеческой безответственности, которая подталкивала на штыки красногвардейцев украинских студентов, через трупы которых он переступил, возвращаясь к вчерашним врагам — большевикам?

Олесь Бузина, газета «Киевские Ведомости», 4 марта 2000 года.