По отцовской линии у меня не было деда. Был прадед, звали его Карпо. Всю жизнь он прожил в одном из украинских сёл, на Полтавщине. Он, его жена — баба Евдокия и четыре их дочери (одна из них – это моя бабушка Анастасия). Все четыре дочери (бабушки) были не замужние. Так сложилось… В наше село, после войны вернулось только двое мужиков: мой прадед, и дед Сапай – остальные погибли. В соседних сёлах то же самое… Дед Карпо умер 1984 году. Я тогда только во второй класс пошёл. Знаю я про него очень мало. Помню, что при деде запрещалось есть раков, и вообще приносить их с речки домой. Деда сразу начинало рвать… Уже когда подрос мама объяснила мне, что это у него с войны. До войны он сам очень любил раков. Но, после войны, один вид раков моментально вызывал у него приступ рвоты. Осенью 1943 года, когда наши освободили Киев, пехотная часть, в которой дед служил рядовым, очищала Днепр от трупов. Трупов было очень много. Все они были усеяны просто горами огромных раков… Психика не выдерживала… Поэтому раков с речки запрещалось приносить даже во двор. Второе, что запомнил: дед обладал какой-то нереальной физической силой – пальцами гнул железные рубли. Как-то мы с соседскими хлопцами прибежали к нему… Серёга – сосед принёс рубль: діду, зігніть карбованець, бо, Микола не вірить! Дед нас пожурил: хлопці гроші дістаються важкою працєю – віднесіть матєрі вона їх рученятами та потом заробыла… Ось, у мєнє дві копієчки є… Дед достал с кармана мелочь, и всем пятерым согнул по две копеечки. Деду тогда уже было 80 лет. Ещё помню, как первый раз увидел, как дед плачет… Я почему-то, тогда очень перепугался и прибежал к маме – рассказал, что деда заплакал и пошёл в сад. Было это так: к соседям приехал из Запорожья племянник – такой же шестилетний пацан, как и я. Привёз игрушечные щит и меч (пластмассовые, помните, такие, красного цвета). Дед, как всегда седел на лавочке под старой вербой; а мы с этим пацаном играли в Чапаева – лупили друг друга почём зря. Я к деду пристал: деда, скажи, что я лучший – я сильнее… Деда, я сильнее — скажи, что я лучший! Дед совсем непонятно для меня ответил: ты лучший, среди худших… Лучшие погибли и деток у них не родилось. А тебя, значит, Ванечкой зовут? – спросил он пацана, который тоже хотел быть Чапаевым.

— Ага, Ванькой…

— Ваня… Ванечка…Ванюша… — тихо-тихо прошептал дед и заплакал. Сразу поднялся и ушёл в сад. Я перепуганный прибежал к маме – рассказал, что дед плачет. Мама, объяснила, что Ваней звали того солдата который вытащил нашего, тяжело раненного деда с поля боя. При форсировании Сиваша, дед был тяжело ранен в ноги. Сколько себя помню, он всегда хромал, рана постоянно открывалась – гнила, отец постоянно привозил какие-то мази. Но, ногу отрезать дед не давал. Деда ранило и контузило… Его, без сознания, 17 километров тащил на себе этот Ванечка. Он тоже был ранен в плечо… Тащил на себе моего деда три дня… Нашли их двоих без сознания на окраине какого-то села. Ваня умер от потери крови, и от изнеможения… Или обезвоживания – не знаю, как правильно. Дед выжил… Этот Ванечка родом был то ли с Урала, то ли с Сибири… Это всё, что я знаю. Уже, потом, когда подрос, я просто с ненавистью стал относиться к родителям: почему не расспросили деда как фамилия этого Ванечки, кто он, откуда, кто его папа, мама!? Что значит с Урала?! Урал большой! Сибирь ещё больше! Отец, объяснил, что с дедом невозможно было разговаривать на эту тему: он всегда грубо пресекал: молодой ты ещё, глупый – не поймёшь.

— Как, глупый? Институт уже закончил, двоих детей родил…

— А Ваня институтов не заканчивал – не успел… И деток – не успел… Ладно, Мыкола (отец мой) не береди душу, после поговорим…

Мама тоже сейчас не может понять, почему тогда не расспросили дедушку про этого Ванечку с Урала.

— Не знаю, сынок… Сама до сих пор не понимаю, почему, не узнали всех подробностей, когда дедушка ещё был живой – дурные были.

У моей мамы – отец с войны не вернулся и девять братьев. Младший братик – дядя Афанасий в танке живым сгорел… А ему только семнадцать было – совсем ребёнок… Потом какой-то сослуживец, привёз после войны его письма… Он письма маме писал, но, не отправлял – хотел быть храбрым… Не мог маме рассказать, что чувствует – мужчиной себя считал… А сам же, в письмах своих ребёнок-ребёнком… Писал: мамочка, тут так страшно, в понедельник, на моих глазах, прямо в грудь Стёпе попал танковый снаряд… Ничего не осталось… Совсем ничего… Стёпа был очень похож на нашего Лёшку (старший брат) такой же смешнючий… Вчера Сане оторвало две ноги… А Саня даже ничего не понял… Лежит весь в крови – кусок мяса, кричит – пить хочу, водицы дайте, вашу мать! Глоточек дайте! Но, я не боюсь… Я готов… Я не боюсь… Просто у Бога попросил, что бы не калекой… Пусть лучше на смерть… Я не боюсь, мама… Не боюсь…

Представляешь себе, вот такое дитё… Сгорел в танке… И так, почти в каждой семье… Такая боль, такая трагедия… Мужиков же не было после войны – вообще… Два-три мужика на село… Фотография этого Ванечки с Урала висела в уголке иконы… Помнишь, у деда Карпа в углу икона висела, а сбоку маленькая фотография чёрно-белая, под стеклом? Это фотография того Ванечки, который вытащил на себе твоего дедушку…

— Вы же говорили, что это наш дед, в молодости – на войне… Да и похож на деда…

— Похожи, потому что мы один народ – славяне. Дедушка, тогда пошутил, что это он на фотографии, и мы подхватили эту шутку.

Потом эта икона Божей Матери, вместе с фотографией Ванечки куда-то пропала. Думали-гадали куда она подевалась. И пришли к выводу, что цыгане украли… Цыганка с детьми просила милостыню, бабушка пригласила их в хату; а сама пошла, им продукты собирать… То, что икона пропала заметили, аж летом, когда нас папа привёз на летние каникулы к бабушке.

Вот фотография, я не знаю кто на ней изображён – нашёл ёё в интернете. Но, этот солдат очень похож на того Ванечку, который вытащил моего деда. Улыбка очень похожа… И чуть лопоухие ушки…И нос чуть курносый…

Этот Ванечка, которому так и не привелось стать ни папой Ваней, ни дедушкой Ваней, спас наш Род дважды: первый раз вытащив, сам будучи раненый, моего прадеда… А второй раз меня.

Переехав в середине 90-х в Киев, я попал в очень интеллигентную, элитарную компанию, и совсем незаметно для себя, стал довольно продвинутым украинским националистом. Конечно, до такого маразма, как мои бывшие галицкие друзья не дошёл, (когда сборная России по футболу проигрывала – я переживал; «друзі» тоже переживали, но только потому, что русские проиграли 1:0, а не 20:0) но, был уже «зовсім поруч» — совсем рядом. Что-то, невидимое, но реально присутствующее удержало. Я старался отогнать от себя все воспоминания про этого Ванечку. Но, чем больше я старался переключиться, тем хуже у меня получалось. Интересно, как же он смог столько протащить моего деда, если сам был ранен? Этого никто, кроме моего деда, который иногда приходил в сознание, не видел… Он, же мог бросить его… Мог спастись, ведь он был ранен в руку, или в плечо, мог идти или ползти? Кто ему мой дед? Зачем он его тащил? Почему не бросил? Они родились, и жили, не зная друг друга, за тысячи километров друг от друга? Его мама, наверное, очень плакала за ним? У него, наверное, была любимая девчонка? Они наверняка хотели пожениться, но не успели… А если бы этот Ванечка выжил, и они поженились? У них наверняка родились бы самые красивые, самые талантливые детки… А каким бы добрым, мудрым дедом был бы дедушка Ваня? Его, внуки-правнуки, наверняка бы были похожи на него. Но, он погиб… И у него не родилось ни деток, ни внуков… Мой дед наверняка понимал это, клеточками, капиллярами чувствовал, что самые храбрые, самые честные, самые добрые погибли на той войне… Наверное, именно поэтому дед не любил 9 мая. Каждая война забирала у нас миллионы лучших, от которых не родились дети. У меня трое детей, сейчас я уже сам вижу и понимаю, как много передаётся по крови детям. Черты характера, нрав – самое неуловимое, но, самое важное передаётся именно по крови. Постоянные войны выкашивали лучших, и народ 50-70 лет приходил в себя… Только, возникали предпосылки росточки осмысления, зыбкая надежда на истинное возрождения, и сразу, кем-то навязанная война стучалась и ломилась в двери. Как сейчас… Только уже лучших из лучших, практически не осталось… Всё лучшие из худших и худшие из худших…

Дед мне снится очень редко. Ванечка – дедушка Ваня, снится мне намного чаще. Снится таким, каким я его видел на помятой серо-белой фотографии – улыбается… В воскресенье приснился и во вторник…

Почему он улыбается?  

Степан Михайличенко, для сообщества Олеся Бузины