Гоголь вызывающе оппозиционен всему тому, что творится в гуманитарной сфере Украины с начала 90-х.

До 200-летия со дня рождения автора «Ревизора» и «Мертвых душ» остается совсем немного – полтора месяца. Но в украинских верхах незаметно шевеление по этому поводу. Празднований не предвидится. И не потому, что кризис. На «мазеповедение» и «бандерологию» деньги ведь всегда находятся! Но Гоголь вызывающе оппозиционен всему тому, что творится в гуманитарной сфере Украины с начала 90-х. Так оппозиционен, что за это время в нашей беспредельно вольной стране его тексты даже подделывали, чтобы выбить из них крамольный гоголевский дух. Страшен он для тех мелких гоблинов, что воображают ныне себя «цветом нации»!

Правда, сами они не очень любят читать. А то открыли бы гоголевскую «Страшную месть» и прочли слова, идеально описывающие как темное время перед восстанием Хмельницкого, так и наше: «Порядку нет в Украйне: полковники и есаулы грызутся, как собаки, между собою. Нет старшей головы над всеми. Шляхетство наше все переменило на польский обычай, переняло лукавство… продало душу, принявши унию».

В этих нескольких строчках все, чем морочат нам головы новомодные «евроинтеграторы». Ни головы нет над Украиной, ни порядка в самой Украине. Видимо, не заслужили.

Гоголь с первых до последних лет жизни был противником любых революций. Он не видел в них смысла. Не верил, что очередная смута может привести к чему-то путному. В неотправленном письме Белинскому это свое кредо Гоголь выразил так: «Думают, что преобразованьями и реформами можно поправить мир… Но благосостояние общества не приведут в лучшее состояние ни беспорядки, ни пылкие головы. Брожение внутри не исправить никакими конституциями… Нужно вспомнить человеку, он вовсе не материальная скотина, но высокий человек небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не придет в порядок и земное гражданство». В этих словах не было лукавства. Когда Гоголь умер, у него была только одна ценная вещь – золотые часы, которые достались ему после смерти Пушкина от родственников поэта. И больше ничего – ни денег, ни поместий, ни даже невыплаченного кредита.